давление и уехали. А ночью приступ повторился, да так, что еле успели довезти. Вот из-за таких горе- лекарей и страдает авторитет официальной медицины…
– Авторитет у вас страдает? – встрял Семен. – А люди не страдают оттого, что в деревне захудалого медпункта нет? Полина не страдает, что к ней день и ночь идут, плачут? А «скорая» ваша – одно название! Пока она до деревни доплюхает, сто раз помереть можно!
– Ну, фельдшерские пункты по селам не я закрывала, – обиделась врачиха. – Мы сами страдаем от недостатка машин и персонала. Что ж, время такое…
– Время? А женщину ни за что за решетку упечь, это что – время? – распалился Семен, а Любава добавила:
– Сколько раз я ей говорила: «Да плюнь ты на них на всех, ты не обязана!» Так ведь она добрая. Понимаете, ей жалко людей, она отказать не может.
– Да я понимаю, – подняла брови главврач. – От нас ничего не зависит. Заявление в милицию написали родные, они вправе. Суд разберется. Врач – что? Врач только диагноз может подтвердить и дать показания.
– А можно с ней поговорить, с Макаровной? – взмолилась Любава.
– Что вы! Нет, конечно! Она под капельницей лежит. Сейчас малейшее волнение… Вам мой совет: молитесь. Молитесь, чтобы Гуськова выжила. Она бабулька крепкая, должна подняться. Ну а не выживет… – Врачиха развела руками.
Услышав последнюю фразу, Любава почувствовала, как кровь отливает от лица. Она думала о сестре. Ни на минуту не переставала думать.
Пока Семен готовил машину, Любава дозвонилась до Доброва. Тот, человек конкретный, пообещал найти хорошего адвоката. Приедет с ним прямо в отдел. Любава почему-то не сказала мужу об этом звонке.
Сейчас они молча ехали в Завидово, хотя не знали, зачем едут туда. Любава просто знала, что должна что-то делать.
У магазина в Завидове толпился народ. Ждали машину с хлебом. Любава увидела среди женщин Дарью Капустину, свою одноклассницу.
– Останови здесь, – попросила Семена.
Едва вышла – ее окружили, стали спрашивать о сестре. Всех интересовала участь Полины. Сыпались предположения.
– Я не знаю, что делать, – призналась Любава. – В милиции не разговаривают, в больнице нос воротят. Где правду искать? Хоть вы мне посоветуйте. – Она повернулась к мужикам. – Полина вас всех лечила. А теперь ей нужна помощь, она в беду попала.
Дарья Капустина, до этого хмуро молчавшая, поднялась на крыльцо:
– До каких пор с нами будут как со скотиной? Работы нет, медпункт закрыли, бросили на самовыживание, как котят… Да еще единственную лекарку за решетку упекли! А мы молчать будем?
В толпе у магазина произошло некоторое движение.
– Да все Гуськовы эти пришлые! Бандюганы! Говорят, они машины угоняют, а потом на запчасти разбирают! А в районе у них подпольная мастерская!
– Бандиты! Воду мутят! Мало над своей женой измывался, добрался до Полины…
– Да это он Никитиных поджег!
– Да? Языком-то мы все горазды трясти. А ты ему в глаза скажи!
– И скажу! Испугал! Чего мне терять-то?
– Вот именно, мужики! – подхватила Дарья. – Нам нечего терять! Мы с вами до крайней точки доведены, нищета нищетой! Нас власти замечать не хотят! Пора им подпортить репутацию!
– Пошли к Гуськовым! – крикнул кто-то из толпы.
И взвинченная толпа двинулась к «термитнику».
Русский мужик терпелив, не скор на всякие бунты. Но уж если возникнет настроение, то пиши пропало.
Сестры Гуськовы со все возрастающим беспокойством наблюдали сквозь занавески, как агрессивная толпа собирается у ворот. Лаем взорвались собаки. Нарочно дразня псов, разразилась криками толпа:
– Бандиты!
– Выходите давайте. Не фиг прятаться!
– Не выйдете – подожжем, куркули несчастные! Раскулачим!
Агрессивные выкрики толпы напугали сестер. К односельчанам выслали мужа Лидии, Ваньку.
Ванька, мужик незаметный, невидный, вышел, остановился за калиткой.
– Вы чё, мужики?
– А ты выдь к нам, Иван! Чё там жмесся?
– Нет уж, я тут… Чего вы?
– За что Полину засадили? Сами приехали за ней, а потом – заявление накатали! Да за такое знаешь, что бывает?
– Да не знаю я ничего, мужики! – взмолился Иван. – В Москву я за товаром мотался.
– А Павел где с Игорьком?
– Нету их, не вернулись еще…
– Вернутся, так и передай: не заберете вашу заяву, худо будет!
– Не дадим житья!
– Беженцы называется! К ним по-людски, а они жо…й поворачиваются!
– Да ладно, мужики, вы чё? Я скажу, мне чё… Я скажу.
Иван попятился к двери дома. В это время подъехал Генка Капустин, искал мать. Та, разгоряченная, о чем-то говорила с Любавой.
– Ты щас куда, Генок? – поинтересовались мужики.
– В район, бухгалтершу в банк везу.
Мужики переглянулись.
…Никита Панин после обеда вызвал к себе своего первого зама, Опрелкова. Нужно было подготовить справку в область о ходе полевых работ. Колхозы в районе стали сплошь убыточные, техники не хватало. Отсеялись, но будущий урожай хранить было негде. Проблема насущная, но Панин так и не придумал, как ее решить. Тем не менее справку нужно было представить к трем часам. Изложить следовало гибко – не как признание в собственном бессилии перед упадком сельского хозяйства, а как бы честно, но – оптимистично. Губернатор готовился к выборам, и ему подходило только оптимистично.
– Что мы имеем? – вопрошал Панин Опрелкова, чувствуя, как непроизвольно слипаются глаза и рот растягивается в невольном зевке. После обеда Никита Матвеевич любил подремать. А тут эта справка, будь она неладна.
Опрелков явился с бумагами, но, по обыкновению, сразу подошел к окну. Он всегда подходил к окну у главы в кабинете и делал замечание: «А погодка-то!» И они некоторое время обсуждали погоду. В сельском хозяйстве без этого нельзя. Сегодня же, едва он подошел к окну, выходящему на площадь, на его круглом личике проступило неподдельное удивление.
– Никита Матвеевич, вы в окно смотрели?
– А что я там увижу, мать твою! Ликование аграриев по поводу будущего урожая? Ты эти байки про погоду оставь, Опрелков. Справку давай сочинять!
– До ликования, я думаю, тут далеко. Но своих аграриев вы точно увидите. Полюбуйтесь-ка!
Панин подошел к Опрелкову и выглянул в окно.
То, что он увидел, поначалу позабавило его. Какие-то мужики толпились на площади, деловито оглядываясь и размахивая руками. Некоторые уселись на асфальт, скрестили ноги по-турецки. Сзади разложили бумагу, на которой молодая девчонка что-то резво выводила красками.
– Это что это? – Брови Панина полезли вверх. – Беженцы, что ли?
Возле здания районной администрации сроду не было никаких сборищ и митингов. Лет десять назад вот так толпой пришли беженцы из Казахстана просить жилье.
– Непохоже, – пожал плечами Опрелков. – Вон ту бабу я помню, здоровую. Повариха из Завидова. И этот мужик в тельняшке тоже оттуда.
