– Любовь Петровну? – вкрадчиво переспросил мужик и подошел ближе. – Вот тебе Любовь Петровну!
Мужик размахнулся и смачно засветил Доброву кулаком в скулу. Тот от неожиданности чуть не упал. В следующую секунду из «тойоты» вылетели два охранника в черном, скрутили мужика. Майку на нем порвали ненароком.
– Ты кто, мужик? – растерялся Добров. – Где Люба?
Скрученный мужик длинно выругался в ответ, и Добров увидел Любаву. Она мчалась по проулку и делала ему знаки. Во двор влетела запыхавшаяся, волосы выбились из прически.
– Ой, не трогайте его, ради Бога! Это Семен, муж мой, я вам говорила!
Охранники вопросительно уставились на Доброва. Тот кивнул. Семена отпустили, но далеко не отошли. Любава бросилась к мужу, зашептала громко в лицо:
– Семен, не позорь меня!
– Сказал, что на порог не пущу, и не пущу. Тоже – справились! Трое на одного!
– Ревнует, – обернулась Любава к Доброву. – Думает, что это вы ко мне… Ну, что будто вы за мной ухаживаете.
– Да пошла ты! – заорал Семен и влетел в дом, громко хлопнув дверью.
Добров нетерпеливо мотнул головой:
– Как Полина? Что у нее? Я адвоката привез.
В подтверждение его слов из «тойоты» выбрался адвокат. Как с картинки – светло-серый костюм, черный портфель с клепками, очки затемненные. Личико у адвоката беленькое и ручки беленькие. Любаву такие мужики не впечатляют. Куда ему против местного прокурора? Тот даже внешне на пирата похож!
Впрочем, сейчас ее больше волновал Семен, который снова вылетел на крыльцо и тяжело дышал от злости, сцепляя в кулак порванную майку.
– Не ко мне он ездит, Сема! К Полине! Я только на ярмарку Борис Сергеича пригласила. А так – он к Полине. Он ее любит!
– Слушайте, давайте потом про любовь поговорим! – вмешался Добров. – Вы когда-нибудь в КПЗ сидели? Она там сейчас…
Семен, не слушая Доброва, медленно соображал.
– Любава! Зайди в дом! – наконец скомандовал он, раздувая ноздри. – А не то пожалеешь!
– Напугал, – усмехнулась Любава. – Сизовой своей командуй. А я – женщина самостоятельная! – И она отвернулась от него, тряхнув головой.
– Люба, садись в машину, – попросил Добров. – По дороге нам все расскажешь.
Она не заставила себя упрашивать. Забралась в шикарный салон, не слушая выкриков рассвирепевшего Семена. Пусть побесится, как она когда-то бесилась. Пусть!
Рядом с ней сидел адвокат и с интересом на нее посматривал. Ему хотелось поговорить.
Адвокат был холеным, крупным, дородным. А голос у него оказался неожиданно высоким, почти женским. Он все вы– спрашивал и глубокомысленно кивал, словно знал все наперед. Кивал, словно его ничем не удивишь. Был совершенно невозмутим и уверен в себе. Добров со своей подбитой скулой, напротив, выглядел расходившимся петухом. Пиджак нараспашку, лицо решительное. Гроза.
К тому времени, когда «тойота» Доброва прибыла на площадь, митинг был в разгаре. Народ заговорил. Желающие высказаться поднимались на эстраду, все еще празднично красивую после ярмарки, и выступали.
Говорили – кто что думает о жизни.
О разгулявшихся бандитах, которые все купили, о чиновниках, разъевшихся на взятках. О том, что все продались – от медицины до милиции. Говорили всласть. Вспоминали о том, каким было сельское хозяйство раньше, и сетовали на то, каким стало сейчас. Выступил фермер. Поделился проблемами. Короче, нашлось о чем сказать крестьянину. Выступающих с мест поддерживали выкриками.
Ваня Модный, в новой кожаной жилетке, снимал на любительскую камеру. Снимал не с какой-то политической целью. А так, из интереса. Недавно приобрел любительскую камеру и теперь снимал все подряд. Сегодняшнюю стачку он решил показать Полине Петровне, когда общими усилиями ее удастся освободить. Пусть знает, что не все такие, как эти жмоты Гуськовы.
В кабинете мэра было в разгаре совещание. Все понимали, что сейчас придется кому-то объясняться с демонстрантами, и откладывали этот момент. Глава бушевал. Когда он вот так начинал бегать по кабинету, изрыгая из себя потоки ядовитого мата, все привыкли сидеть тихо и не высовываться. Себе дороже. А то попадешь под руку – опустит ниже плинтуса.
– Хороши! – разорялся глава, брызгая слюной. – Все сидим на местах, все зарплату получаем! Допустить такое! Вы подойдите к окну-то, полюбуйтесь! А мне уж губернатор звонил, интересовался, что случилось. Ему уж доложили!
– Кто? – робко спросил с места Опрелков.
– Разведка работает, мать твою! Вот одна разведка у нас и работает! Как вообще медичка угодила в камеру? Она что, отравила кого-нибудь? СПИДом заразила? Что она сделала-то?
Панин остановился перед замом Мишкина и уставился на него, а кулаки на стол положил.
– Да я и сам… Случайность какая-то. Вызывали на допрос к следователю Снежко. Следователь утверждает, что медичка нахамила ей, вела себя вызывающе.
– Да как фамилия медички-то? – робко поинтересовался кто-то за столом.
– Полина Мороз, – сказала Арбузова. Она запомнила с плаката.
– Что? – Панин ушам своим не поверил. – Полина? Любовь Петровны Кольчугиной сестра?
Он начал тяжело ворочать мозгами. Не мог сразу сообразить – осложняет дело выявившийся факт или же упрощает. Решил, что нет, не упростит.
– Да вы что, охренели там, у себя в отделе? – Он снова повернулся к зам. начальника РОВД. – Сейчас же выпускайте! Одноклассницы моей сеструха!
– Никита Матвеевич, – подал голос молчавший доселе прокурор, – боюсь, что теперь это не так просто…
– Почему?
– Завидовские размитинговались, народ видит. Сейчас пойди у них на поводу, эдак у нас любой по малейшему поводу станет на асфальт перед администрацией садиться. Нужно серьезно рассмотреть. Нахамила – пусть посидит. Другим урок будет.
– А к ним сейчас ты пойдешь? – спросил Панин, понимая, что в словах прокурора таится зерно здравого смысла. Прокурор хоть и не нравился Панину, но считаться с собой заставлял. – Послушаем медиков, – переключил внимание глава.
Встала заведующая больницей, начала докладывать. Поскольку во всем ее облике так и выпирало нарочитое достоинство, все сразу попали под власть ее тона. Притихли, слушали внимательно.
Как раз когда она поведала о сегодняшнем состоянии Гуськовой, дверь распахнулась и на пороге появился Добров. А за ним – охрана в черном. Из-за спин охранников отчаянно делала знаки секретарша. Видок Доброва – красная скула, распахнутый пиджак и недобрый взгляд – сразу как-то всех напряг. Да еще охрана…
– Что за дурдом? – с трудом сдерживая себя, поинтересовался Добров. – Я требую немедленно освободить Полину Мороз. Во-первых, она взята под стражу незаконно. Во-вторых, во всяком случае, она имеет право на адвоката. Но адвоката даже не допустили к ней. У вас что здесь, лес дремучий? Что за произвол? Мне с министерством связаться? Или все же решим дело полюбовно? – Последний вопрос Добров адресовал человеку в милицейской форме, а тот повернул лицо к главе.
– Мы как раз решаем этот вопрос! – воскликнул Никита Матвеевич. – Это недоразумение, Борис Сергеич. Недоглядели…
Добров скользнул взглядом по Панину, ничего не сказал и вышел вслед за милиционером. А члены администрации высыпали на крыльцо. Выстроились неровной шеренгой, стали смотреть на народ.
– Земляки! – начал Панин пламенно.
«Земляки» с интересом взирали на Никиту Панина, с которым вместе росли и которого помнили в зеленых пятнах ветрянки, а также – лупленного крапивой за вылазку в соседский сад. Панин знал, что они это помнят, и старался говорить просто, выглядеть своим в доску.
