это написано. Я не прочел ни слова.
— И вы подумали, что я смогу сделать это для вас. Но…
— Какая разница, Корнуэлл? Да, наши два мира разъединены и мы принадлежим каждый своему. Ну и что? Мы можем вести себя разумно? Вы делаете кое-что для меня, а я для вас, и это заставляет мир вращаться.
— Мне кажется, что нам лучше двинуться, — вмешался Хол. — Туземцы слишком возбуждены.
— Они все еще не убеждены в том, что мы не демоны, — сказал Корнуэлл. — Придется проглотить немного мяса демона, чтобы доказать им, что это не так. Если им в голову западет глупая мысль, что мы…
Он повернулся к Заломанному Медведю.
— Идем. Мы друзья. Мы будем есть и танцевать. Мы будем разговаривать. Мы будем как братья.
Заломанный Медведь продолжал вопить:
— Сверкающее лезвие!
— О, боже, — сказал Корнуэлл, — да он просто помешан на этом лезвии. Какой-то древний миф, столетиями пересказываемый у костра. Хорошо, я уберу его.
Он сунул меч в ножны, потом сказал:
— Пойдем, забирайте вашу приманку.
— Хорошо, что у нас есть еще кое-что, кроме этого демона, — сказал Заломанный Медведь, — иначе бы случился голодный пир. Но дома нас ждет медведь, олень, лось. Мяса много. Мы съедим его.
Корнуэлл обнял его рукой за плечи.
— Это хорошо. Наши лица будут измазаны в жире. Мы будем есть, пока сможем.
Заломанный Медведь улыбнулся.
— Вы не демоны, вы боги Сверкающего лезвия. Костры вечером поднимутся высоко и все будут счастливы, потому что к нам пришли боги.
— Разговор у вас идет о пире? — спросил Джоунз. — Смотрите туда, вниз по холму. Запах хорошей еды он чует за тысячу миль.
К ним навстречу спешил Сплетник. Лохмотья его развевались на ветру, посох громко стучал о камни. Ворон, сидевший у него на плече, выглядел еще более побитым молью. За Сплетником прихрамывала маленькая белая очкастая собачка.
34
Старейшина выглядел неважно. У него был только один глаз, и от пустой глазницы до шеи по щеке шел уродливый шрам.
Старейшина смотрел на Корнуэлла единственным блестевшим глазом. Коснувшись пальцами пустой глазницы, он провел ими по шраму. На руке не хватало трех пальцев, остались лишь большой и указательный.
— Рука к руке, — сказал он. — Я и он. Старый медведь был такой же злой, как и я. И после этой встречи уцелел только я, а не медведь. Он изувечил меня, но я уцелел. Мы его съели: притащили домой и зажарили. Ну и жесткое же было у него мясо. Трудно разжевать. Но я никогда не ел мяса слаще.
Он захихикал от своей шутки. Зубов у него не было.
— Сейчас бы я не смог его съесть.
Он указал на свой открытый рот.
— Зубы выпали. Ты знаешь, почему выпадают зубы?
— Нет, не знаю, — ответил Корнуэлл.
— Я теперь уже не тот, — продолжал старик. — Суставы не гнутся. Осталась только одна добрая рука. Не стало глаза. Но эти парни не могут спорить со мной.
Он указал на группу древних, которые присели сзади, по обе стороны от него.
— Они знают, что я злобен и хитер. Я всегда был злобным и хитрым, иначе не прожил так долго. Я слышал, что ты бог, и что у тебя есть Сверкающее лезвие.
— Сверкающее лезвие у меня есть, — ответил Корнуэлл. — Но я не говорил, что я бог. Это Заломанный Медведь…
Старик презрительно фыркнул.
— Заломанный Медведь полон ветра, — сказал он.
Острым локтем он ударил Заломанного Медведя в ребро.
— Верно, Заломанный Медведь?
— Не больше тебя, заломанный человек, — ответил Заломанный Медведь. — В тебе больше ветра, чем во всех нас. Ветер исходит из твоего рта.
— Он хочет занять мое место, — сказал старейшина, — но не займет. Я задушу его одной рукой, хорошей рукой, а не плохой. Я позабочусь, чтобы это была хорошая рука.
Он беззубо захихикал.
— Ты говоришь о хорошей битве, — заявил Медведь, — но даже встать на ноги ты сам не можешь. Тебе должен кто-то помогать.
— О чем это они бормочут? — поинтересовался Джоунз.
— Он хвастается своей силой, — сказал Корнуэлл.
Поблизости на каменном выступе, отходившем от пещеры, горели три больших костра. Над кострами были расположены решетки из сырого дерева, на которых жарилось мясо. Царила страшная суматоха: бегали женщины, возбужденные сознанием важности момента, путались под ногами дети, крутились собаки, следя за ногами, готовыми их пнуть, и в то же время не сводили глаз с аппетитных туш.
Енот, устроившись между Холом и Мери, выглянул и посмотрел на собак. Мери прижала его к себе.
— Сиди спокойно, — сказала она. — Я знаю, что ты стоишь десятка их, но их здесь слишком много.
Хол улыбнулся.
— Вы когда-нибудь видели, как он дерется? Загоните его в угол, и он покажет, на что способен. Им даже не удастся коснуться его зубами.
— Тем не менее, пусть он останется здесь, — ответила Мери. — Ему нечего доказывать. Может, он и справится с теми, что первыми бросятся на него, но, как я уже говорила, их слишком много.
Джиб кивнул в сторону Старейшины.
— Пора бы уже, — заметил Джоунз, — перейти к вручению топора. Заломанный Медведь должен был сказать о даре, так что он знает о нем. Но есть определенный порядок, так сказать, племенной протокол, и очень строгий протокол. Он не должен нарушаться. Старейшина должен беречь свое достоинство.
Заговорил старейшина:
— Вы долго шли. Вы пришли из неведомых земель, пересекли Сожженную равнину, опередили церберов. Но как вы миновали Замок Зверя Хаоса?
— Мы не опередили церберов, — ответил Корнуэлл. — Церберы бежали от нас. Мы останавливались в замке, но он теперь груда развалин. Зверь Хаоса мертв.
Старейшина поднес руку ко рту, выражая этим свое изумление.
— Должно быть, вы на самом деле боги. И тот, кто пришел с вами, тот, кто ходит на трех ногах…
— Он тоже волшебный, как мое Сверкающее лезвие.
— А рог, который несет женщина? Он тоже волшебный? Это рог единорога?
— Ты знаешь о единорогах? Есть ли здесь единороги?
— В Месте Знаний есть единороги.
Он указал рукой во тьму.
— За горами. Люди туда не ходят. Место охраняется теми, Кто Размышляют В Горах.
Корнуэлл повернулся к Джоунзу.
— Он говорит о Месте Знаний. Должно быть, так он называет университет. Он говорит, что дорога к
