— Кто вы, откуда, зачем прибыли?
Я сообщил, что мы приехали из большой страны, расположенной далеко на севере, где очень холодно и идет снег. Я — журналист, а Алик по договору с правительством Замбии приехал лечить больных. Люди приходят к нему и из окрестных деревень. Он и сам отправляется туда, где есть больные.
Нимоана внимательно слушала. Не знаю, поняла ли она, чем занимаюсь я, но когда я стал рассказывать о своем друге, она одобрительно закивала головой и даже два раза хлопнула в ладоши. Ее примеру последовали старейшины.
Затем взгляд ее посуровел, и, показав на Пири, она произнесла:
— А что тут делает он?
— Пири наш проводник,— ответил я, удивленный переменой в ее на строении.
— Он не проводник, а злой колдун! — произнесла женщина-вождь.— Он был здесь недавно и околдовал моего ребенка. Вчера мои подданные узнали его и решили, что вы тоже злые люди.
Поднялся растерянный Пири и стал доказывать, что он вовсе не колдун, просто приносил сюда вещи на обмен.
Но Нимоана, не дав ему договорить, вскочила со своего трона, сделала несколько шагов вперед и разразилась длинной и гневной тирадой. Смысл ее слов, как передал мне Алик, сводился к следующему: та рубашка, которую принес Пири, была заколдована. Как только сынишка надел ее, он тут же сломал руку, теперь не может подняться и, наверное, скоро умрет. Сам Пири и все его родственники — злодеи. И пусть никто из них не смеет здесь появляться. Наступая на наших чернокожих спутников, сотрясаясь от гнева, она пронзительным голосом перечисляла все их недостатки, пересыпая свою речь угрозами и проклятиями.
Церемония была нарушена. Нимоана, казалось, начисто забыла о своей роли вождя и напоминала обыкновенную базарную бабу. Но для своих воинов она продолжала оставаться вождем, исполненным праведного гнева. Они стали подходить поближе, готовые повиноваться любому ее приказу.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы обстановку вновь не разрядил Алик. Воспользовавшись первой же паузой, он решительно поднялся и сделал шаг навстречу разъяренной женщине. Потерев в знак уважения лоб и плечи, он произнес:
— Позволь мне осмотреть ребенка, и я скажу тебе, что с ним.
Это отрезвляюще подействовало на женщину. Она вернулась на свое место, приняла приличествующую ее положению осанку и важно сказала:
— Хорошо, белый человек, тебя проводят. Я доверяю тебе. А мы подождем твоего возвращения...
Прихватив саквояж с инструментами, мой друг отправился к больному. У мальчика лет семи был не перелом, а всего лишь вывих плеча. Но его мучила сильная боль. Он лежал с температурой и тихо плакал. Алик сделал укол, осторожно вправил плечо и успокоил мальчишку.
Вскоре он появился перед нами, ведя за здоровую руку своего маленького пациента — больная свободно лежала на бинте.
— Ничего страшного,— сообщил доктор.— Это не колдовство. Просто мальчик вывихнул плечо. Через несколько дней все пройдет.
Обрадованная мать быстро ощупала сынишку и, убедившись, что он вовсе не собирается умирать, ласково обратилась к исцелителю:
— Я вижу — ты добрый колдун.
Скажи, чего ты хочешь в знак моей благодарности?
— В знак благодарности я хотел бы, чтобы ты простила Пири и помирилась с его друзьями.
Нимоана нахмурилась, потом, видимо, чувство справедливости (или просто здравый смысл — зачем же ссориться с соседями?) взяло верх.
— Хорошо, я прощаю его. Но пристало ли мне, дочери великого вождя Катемы, мириться с теми, кто мне не ровня?
— Этой беде можно помочь,— вмешался я.— Вот Мусука, он личный представитель министра провинции, который, как мне говорили, является родственником верховного вождя баротсе.
Умница Мусука сразу сообразил, какую роль он может сыграть в урегулировании конфликта. Он знал, что предстоявшая церемония примирения, широко известная среди местных племен под названием «касенди», включала в себя также заключение дружбы и породнение.
