объяснять:
— А он уже вернулся утром, по-темному еще, и сейчас отдыхает. Когда придет время, он вас вызовет. — И спросил строго, по-учительски: — А вы вообще фашистов-то видели?
— Только мертвых. И пленных.
— Живые и не пленные — они хуже.
Усмехнулся и ушел. А она осталась стоять с таким чувством, словно ее отчитали за какую-то провинность.
Она сама не могла понять, откуда вдруг взялось такое чувство виноватости? От безделья, может быть? Ох, не то! Передышки бывают и на войне. То есть чаще всего они именно на войне и бывают.
Прошло немного больше суток с того времени, когда она ожидала машину, стоя на высоком крыльце. Только сутки! За это время она перемахнула через линию фронта, познакомилась и поговорила с массой людей, провела обход раненых и прием больных. Мало? Какая уж тут передышка! Тогда что?
ПОД СТАРОЙ ЕЛЬЮ
Шагов и Валя с небольшой группой партизан подошли к дороге, когда уже совсем стемнело, и тут остановились передохнуть и покурить. В тишине слышался шелест мелкого, как пыль, дождя и редкие удары крупных капель, срывавшихся с голых деревьев.
В мутном сумраке неясно белела дорога. На той стороне стоял густой еловый лес. Над его зубцами розовело пламя трех пожаров. Горели деревни, две дальние, а одна совсем близко, сразу за лесом. По временам зарево взметалось, словно кто-то раздувал в лесу огромный костер, так что даже видно было пламя и светлые лужи на дороге делались кроваво-красными.
До войны эта грунтовая дорога связывала районный центр с самыми отдаленными деревнями, а сейчас никакого стратегического значения не имела. У немцев она считалась безопасной, и партизаны до времени поддерживали в них эту уверенность, чтобы не привлекать к себе внимания, тем более что никакого почти движения по ней не было.
Но за последнее время все чаще стали появляться на этой незначительной дороге небольшие группы машин. Гитлеровцы свозили в районный центр все, что еще могли награбить в деревнях, уже неоднократно ограбленных. И вообще, много больших немецких группировок появилось там, где их до сих пор не бывало. Из-за этого-то Бакшин и двое его сопровождающих не смогли попасть в штаб и, проплутав по лесу всю ночь, вынуждены были вернуться. Тогда он и приказал Шагову захватить, по возможности без шума и не оставляя никаких следов, первого же немца, который появится на дороге.
В эту осень сорок третьего года немцы особенно озверели. Они жгли деревни, грабили, угоняли людей в Германию, и видно было, что не особенно они крепко чувствуют себя на непокоренной Советской земле.
Надо было разведать, как охраняется дорога теперь, и установить постоянный контроль за движением.
Расставив людей по обеим сторонам дороги, Шагов вернулся к Вале.
— Не спишь?
— Тут уснешь, — проговорила она, поеживаясь от холода и сырости.
— А зачем же под дождем-то сидеть, да еще на ветру?
— Вас дожидаюсь.
— Нечего меня ждать. Полезай под елку. Смотри, как сухо. И дорогу видно.
Он подошел к огромной елке и раздвинул нижние ветки, свисающие почти до самой земли. Там у корней лежал толстый слой старой хвои и было сухо.
— Не хочу я спать, — сказала Валя, — не собираюсь.
— Тогда я посплю. А ты посиди. Разбудишь, если ничего не случится, через час. Поняла?
Не ожидая ответа, он улегся между корней. Валя тоже выбрала место около него, но так, чтобы видеть дорогу. Дождь перестал, и наступила тишина. Она спросила:
— Спите?
Он не ответил, хотя и не спал, не успел уснуть.
Она коротко посмеялась, но голос ее звучал невесело, когда она спросила:
— Зачем вы всегда приходите туда, где я?
— Так.
— Нет. Вам просто хорошо, если я рядом. И вы сами знаете, что и мне хорошо с вами. Даже когда вы ничего не говорите, все равно мне хорошо. Вот вы дышите, и мне от этого теплее…
Она снова засмеялась и, глядя на дорогу сквозь кусты, теперь уже совсем ласково проговорила, как девичью песню пропела:
— Много ли горького пришлось на ваш пай и сколько еще придется — никто не знает. А все равно, сколько бы его ни было, конец наступит. И я дождусь своего. Поняли? Если живы останемся, конечно.
Она замолчала, размышляя о человеческом горе, а заодно и о счастье. Одно без другого не бывает, одно сменяет другое, как день сменяет ночь. А может быть, тут действуют другие законы, подвластные человеку? Ей всегда внушали, что счастье в ее руках, надо только очень захотеть. Но она этому не очень-то верила и думала: «Как просто: счастье в руках! Ох, если бы это было так просто…»
Она не собиралась будить Шагова, хотя знала, что ей попадет за это: если он сказал через час, значит, через час. А она подумала: «Ну и пусть попадет, а будить все равно не стану». Но он проснулся сам ровно в назначенное время. Открыл глаза, сел и тут же уступил ей свое место и приказал спать до рассвета.
— Да я не хочу.
— Ничего, уснешь. Тут, смотри-ка, будто вроде на печке. Время к утру, на мороз тянет. Я тут тебе место нагрел, говорю, как на печке, — говорил он, позевывая и подрагивая со сна.
Она легла на пригретое им место и моментально уснула.
Проснулась, когда стало совсем уже светло. Она, может быть, и еще бы спала, но ее разбудил протяжный шум и свист ветра в голых ветвях деревьев. Все было не так, как вчера. Солнце и ветер преобразили лес. Еще ночью он, смиренно сгорбившись, тихо стоял под дождем, а сейчас все было в движении. Деревья скрипели, свистели и стонали самыми дикими голосами. Ветер разогнал тучи, срывая с деревьев последние листья, обламывал сучья и долго крутил их в воздухе, прежде чем бросить на землю.
Шагова рядом не было. Валя осторожно выглянула из-под еловых лап. Пусто. Дорога блестит на солнце, и там ни души. Она знала: нельзя трогаться с места, пока кто-нибудь не придет. Скоро она увидела Шагова. Он вышел из глубины леса и громко позвал девушку. Она пошла за ним.
Недалеко от дороги, на крошечной полянке, покрытой почерневшей осенней травой, сидели два немца. Молодые, здоровые, ошалевшие. Они не ожидали, что их так просто могут взять утром, когда все видно, да еще на дороге, которую они привыкли считать своей и совершенно безопасной. Они долго не могли понять, что же произошло, а когда сообразили, что попали к партизанам, то все нахальство с них разом слетело.
— Ехали на мотоцикле, — сказал Шагов. — Документов никаких. Как спала?
— Как в люльке.
Немцы сидели на травке тихие, нисколько не похожие на завоевателей, а скорее на двух забулдыг, с которых от страха соскочил весь хмель. Валя решила, что это на редкость сволочные немцы, и особенно вот тот, мордастый и розовый.
Тут же, рядом с ними, на траве, лежали вещи, которые были найдены в их карманах. Жестяные портсигары, зажигалки, часы. Фотография: женщина с ребенком на руках. Несколько дешевых колечек и один браслет. Обычное барахло, на которое никто бы и не обратил внимания, если бы не одна вещь, найденная в кармане у мордастого: маленькая резиновая кукла-голышка, нарисованные глаза и рот давно были сцелованы ее маленькой хозяйкой, еще до того, как кукла попала в фашистские лапы. Эти лапы химическим карандашом грубо нарисовали на беленьком кукольном теле некоторые подробности женского
