— Ты мне только одно скажи: Ожгибесов очень плох?
— Я вижу, тебя уже информировали. Ох, эта Анна Ивановна! Думаю, вытащу я его. Ну, рассказывай.
Сене не хотелось говорить о своих делах здесь, где все напоминало о непрочности человеческого бытия.
— Пойдем позавтракаем где-нибудь, — предложил он. — Новости у меня потрясающие!
Решено было позавтракать в парке на веранде: там кафе рано открывают, и это недалеко. Сеня любил ходить с мамой: она всегда так хорошо одета и, несмотря на свои годы, — а ей уже сорок пять, — кажется молодой и красивой. Ни морщин, ни седых волос пока что не заметно. Он начал с новостей не самых потрясающих: Валя Шагова получила от Саши его первую книгу «Огненный черт».
— Про Ожгибесова? — воскликнула мама.
— Да. А ты уже знаешь?
— Ничего я не знаю… Я только слышала, как он бредит огненным чертом. Но что это такое, поняла только сейчас. Ну, довольно об этом пока. Рассказывай…
Вторую новость, о приезде Бакшина, она приняла с воодушевлением, для Сени не совсем понятным.
— Это хорошо, что именно Бакшин приехал по твоему делу, — проговорила она тем угрожающе- спокойным голосом, которого так опасались капризные больные и даже нерадивые санитарки.
Какой-то прохожий поспешно сошел с ее дороги, она, не заметив его, прошла мимо и поднялась на веранду.
— Не вижу ничего хорошего, — проговорил Сеня, подвигая ей стул.
Ударяя по спинке стула ладонью, Таисия Никитична проговорила:
— Он должен понять, что у человека есть душа! — И села за стол торжественно, как судья, только что подписавший суровый приговор.
«Старые раны, — подумал Сеня. — А при чем тут душа и при чем я?»
— Может быть, объяснишь? — спросил он. — Раньше ты мне рассказывала о нем одно только хорошее. И, помнится, писала что-то насчет авторитетов и даже идеалов.
Подплыла официантка, оскорбленная и снисходительная, будто ее только сейчас сняли с директорского поста и бросили на низовую работу.
— Еще ничего не готово, только яичница и кофе, — объявила она.
— Скажите, пусть сделают омлет с ветчиной, — приказала Таисия Никитична. — И кофе чтобы крепкий был, настоящий, а не как в прошлый раз.
— Пожалуйста… — слегка опешила официантка, но, очевидно, вспомнив «прошлый раз», взяла себя в руки. Удаляясь, все же прошипела: — Подумаешь-ш-ш-шь.
Сеня засмеялся:
— Вот тебе пример, во что превращается человек, не признающий авторитетов. Ты так мне писала.
— Да, — согласилась Таисия Никитична. — Но мы говорим о Бакшине и не будем отвлекаться. Он именно такой человек, о каком я тебе писала и говорила. Он — преданный до конца своему делу. Высокой чести человек. Он и от всех требует дела, и только дела.
— Понимаю. А человек хочет жить как человек, а не только выполнять какие-то функции. Ты когда-то поспорила с ним на эту тему. Но ведь тогда была война, может быть, он сейчас переменился?
— Такие не меняются. Он, я думаю, и до войны таким же был.
— Ты хочешь, чтобы я доказал ему то, чего ты не могла доказать?
— Это уже сделало время. Тебе осталось просто напомнить ему об этом, чтобы добиться своего. И я уверена, что тебя многие поддержат.
Появился омлет, приготовленный по всем правилам, и разговор на время прекратился. Когда тарелки опустели, Таисия Никитична сказала:
— Обязательно пригласи его к нам.
— Удобно ли? Подумают, что я его задабриваю.
— Про Бакшина такого не подумают.
— Разве что когда все кончится. Перед самым его отъездом.
— Во всяком случае, он — гость, а мы — хозяева.
Появился кофейник и чашки. Официантка, разглядывая верхушки тополей, снисходительно сообщила:
— Есть горячие пирожки…
— Отлично, — жизнерадостно сказал Сеня. — Тебе сколько, мама?
Оторвавшись от тополей, официантка не без удивления посмотрела на Таисию Никитичну, слишком, по ее мнению, молодую для такого великовозрастного сына.
С пирожком в одной руке и чашкой в другой Сеня сказал:
— А теперь самое главное…
— Что, еще новость?
— Нет. Вернее, да. Еще одна старая рана. — Он поставил чашку и пальцами коснулся того места, где, по его мнению, открылась у него в груди эта рана. — Завтра приезжает Ася.
Увидав, что Таисия Никитична тоже прижала ладонь к сердцу, он уточнил:
— Или послезавтра.
— Она сама написала тебе об этом?
— Я написал ей.
— Когда? А я и не знала.
Но узнав, что и сын только сегодня послал телеграмму, она покачала головой.
— Ты думаешь, этого достаточно через десять-то лет? Я бы, наверное, еще подумала.
Таисия Никитична знала о непоколебимом Асином решении быть всегда похожей на нее самою — для этого Ася стала хирургом и парашютисткой. И Таисия Никитична, как и все Сенины друзья, ждала, когда же наконец Ася и Сеня будут вместе. И все осуждали Сенину медлительность, — ведь ему двадцать шестой год. Чего он ждет?
Все это так, но Таисии Никитичне все равно показалось это сообщение самым потрясающим из всех сегодняшних новостей. У нее слегка заныло сердце, но она заставила себя улыбнуться:
— Вот и хорошо. Вот и отлично, как бы сказал наш папа.
И замолчала. Да, он так говорил, но только в том случае, когда он хотел, чтобы было отлично. Когда на самом деле не было очень уж отлично. Увидав удивленные и встревоженные глаза сына, она похлопала его по руке и строго, как бы приказывая сама себе, проговорила:
— Мы сделаем так, чтобы все было отлично.
ДВЕ ТЕЛЕГРАММЫ
Дежурство выдалось легкое, и Ася отлично выспалась. Проснулась она, когда уборщицы в коридоре начали греметь ведрами. В дежурку заглянула старшая медсестра Ваулина — Асина соседка по квартире.
— Проснулись, доктор? — Поджимая толстые добрые губы, она сообщила: — Дмитрий Дмитриевич звонил. Только я успела прийти, как тут и звонок.
— Что ему надо?
— Я хотела разбудить вас. Он не велел. Пусть, говорит, отдыхает. Не ко всем он такой заботливый. Других, если надо, среди ночи подымет…
Не желая продолжать этот разговор, Ася заговорила о делах, но у сестры были какие-то свои мысли, которыми ей немедленно надо было поделиться. Ответив на деловые вопросы, она снова сообщила:
— Говорит он, какая-то телеграмма получена относительно вас или для вас, разобрать было невозможно. Он так бормотал.
