Но он понял и не обиделся.
— Ладно уж тебе. Ну, чего ты там сопишь в коридоре? — спросил он, распахивая дверь.
У порога стоял Артемка, подняв руки с растопыренными пальцами, чтобы всем было видно, какие они у него чистые. Ася очень обрадовалась, усадила мальчика на стул и засуетилась, разыскивая все необходимое для оказания первой помощи. Не теряя даром времени, Артемка выпытал у главного начальника всех врачей, что надо делать, чтобы уберечься от «этой ди-зен-те-рии».
— Как тебе сказать? — задумался Дмитрий Дмитриевич. — Руки надо мыть и не пить сырой воды…
— Вон чего… — презрительно протянул Артемка. — Это и так все знают…
В комнате остро запахло йодом. Ася строго сказала:
— Ну, довольно тебе тут рассуждать. Давай ногу.
— У-юй! Щиплет как…
— Терпи. Другой раз не будешь терзать чужую кошку. Можешь идти. Палочку эту брось в ведро в коридоре.
Артемка ушел. Дмитрий Дмитриевич сказал:
— Я дам команду, чтобы все тебе сразу же оформили. Когда едешь?
— Если успею, сегодня вечером. Проводишь?
— Счастливо, — проговорил он и, не взглянув на Асю, стремительно вышел.
«Ну и хорошо, — подумала Ася. — И давно бы так ему обидеться». По крайней мере, себя-то ей винить не в чем, — ничем его не обнадеживала. Но все же ей стало не по себе. Она распахнула окно в палисадник. Сквозь пыльную листву акаций была видна широкая сельская улица, еще по-утреннему свежая и тихая.
По кустам пробирался Артемка. За спиной он прятал палочку с намотанной на нее ватой, коричневой от йода, и умильным голосом звал:
— Кис, кис, кис!..
Скоро все это останется в памяти, как прошлое, может быть, очень милое прошлое. А что впереди?
…И ЕЩЕ ОДНА
Дома оказалась одна мама. Она сказала, что отец в командировке и приедет только через неделю.
— И тебя нет. А тут эта телеграмма…
— От Сени? — спросила Ася так спокойно, что мама сразу все поняла.
— Ты тоже получила? Ох, этот твой Сеня!
— Что он пишет?
— Прочти сама. В спальне у меня, на комоде. — Но пока они шли из прихожей через столовую, Вера Васильевна успела сказать дочери, что он там пишет, «этот твой Сеня»: — Представь себе, он просит твоей руки. Просит! По телеграфу! Я уж и не понимаю, старомодно это или чересчур современно? Какая-то смесь. И я одна тут…
Пока дочь читала, мама заглядывала ей в лицо, стараясь отгадать, к чему ей надо приготовиться. Она знала Асины решения — скорые, неожиданные и окончательные. Ни убедить ее, ни, тем более, изменить принятое решение невозможно. И еще до того, как Ася кончила читать, она поняла, что дочь уедет, может быть, даже не дождавшись отца.
— Он так во всем уверен, — счастливо и неожиданно смущенно засмеялась Ася, — так он уверен, что даже номер заказал. В нашей «семиэтажке».
— А ты как же? — с неясной надеждой спросила Вера Васильевна.
— Я его люблю. И… все.
— Мы его не видали почти десять лет. Что ты знаешь о нем?.. Какой он стал теперь?
— Все я о нем знаю.
Ответ прозвучал так убедительно, что Вере Васильевне оставалось только покорно вздохнуть. Никогда еще ей не удавалось ни в чем взять верх в разговоре с дочерью.
— Почему бы ему самому не приехать к нам? Нехорошо даже как-то…
— Мама, все будет очень хорошо. Так, как надо.
— Жалко мне Диму. Вот кто любит тебя.
— Дима! Он был самым неприкаянным студентом, а стал самым неприкаянным врачом. Он помог мне уехать, а провожать не пришел. Значит, есть у него все-таки характер. Дима не пропадет.
Они проговорили весь вечер и часть ночи, вспоминая все, что пришлось пережить в тот последний год войны. Воспоминания то и дело прерывались обсуждением того, как же так все неожиданно произошло: и переписывались мало и редко, и не виделись почти десять лет. Как-то все непонятно и необъяснимо. Это говорила Вера Васильевна, но ей, как всегда, трудно было спорить с Асей, и она была довольна хотя бы уже тем, что дочка впервые так много и откровенно рассказывает о Сене, о своей любви и терпеливо выслушивает все материнские наставления.
— Да, — тихо говорила Ася, глядя в окно, где уже зарождались неясные, но вполне определенные признаки приближающегося утра. — Ты очень верно заметила насчет смеси старомодного и современного. Нет ничего старомоднее любви и в то же время всегда и у всех она возникает и происходит по-новому. Заново. Современно. Наверное, поэтому всегда интересно читать романы про любовь. Всегда и у всех по- разному.
Уснули они на рассвете, и когда Вера Васильевна проснулась, Аси уже не было дома. Она вернулась только к обеду и рассказала, с каким трудом удалось ей достать билет на завтра, но ничего не сказала, что не на поезд, а на самолет. Зачем маме лишнее переживание, с избытком хватит и тех, какие есть.
В этот последний вечер они легли пораньше, чтобы отдохнуть перед дорогой я перед всеми теми волнениями, которые ожидали их обеих. Утром Ася одна вышла из дома, уговорив маму не провожать ее. Вере Васильевне очень бы хотелось проводить дочь, но она даже и не попыталась заговорить об этом.
Едва Ася отошла от дома, как ей показалось, будто она что-то позабыла. Она даже остановилась и, поставив чемодан, отдернула «молнию» на сумке. Нет, все на месте. Она аккуратно расправила все в сумке и задернула «молнию». Аккуратно и небрежно. Она все умела делать с такой небрежной точностью, какая присуща собранным, организованным людям, точно знающим, чего они хотят. Но все время, пока шла до автобусной остановки и ехала до аэродрома, ей казалось, будто она что-то позабыла, и это неизвестное состояние стесняло ее.
И в аэропорту, стоя в очереди к окошечку, где шла регистрация билетов, она все никак не могла отделаться от беспокойного чувства и все старалась понять: что же это может быть? Но тут ей помешали.
— Это вы на куда стоите?
Маленький плотный человечек в сером пыльнике и золотистой соломенной шляпе, потный, ошалевший оттого, что впервые отважился вручить свою жизнь Аэрофлоту, врезался в ее размышления. В двух словах она объяснила ему, что надо делать, а чего, наоборот, не надо. Объяснила, как врач несерьезному больному. Он все выслушал и, как видно, ничего не поняв, понесся в другую очередь, приседая под тяжестью двух своих чемоданов.
И ей показалось, будто и ее легкий чемодан и сумка тоже как-то отяжелели и что она тоже несется неизвестно куда, слегка ошалев от невиданных переживаний.
— Ваши вещи?
— Вот чемодан. Спасибо.
Спрятав картонный ярлык в сумку, Ася вышла из длинного дощатого барака аэровокзала на большую зеленую поляну. Неподалеку в ряд стояли серо-голубые самолеты. Одна машина, как показалось Асе, самая большая, стояла посреди поля, и к ней два грузчика в аэрофлотовских фуражках катили тележку, груженную чемоданами. «Сегодня я буду в „семиэтажке“. Сегодня…» — подумала Ася и только сейчас поняла, что она
