Ратников даже рассмеялся:
– Умелец, гляди-кось! Ладно, умельцы – раз уж пришли, давайте, выкладываете – что про парнишек тех, толмачей, знаете?
– Про толмачей? – Корятко задумчиво посмотрел в потолок, точнее сказать – на стропила. – Да мало что, милостивец, – недолго они у нас, с лета. Говорят – дорогобужские. Явились, сперва в людской жили, потом вот, перебрались в избенку. Матрене платили честно.
– Да, да, Матрене, – Михаил покивал. – Это ее ведь корчма-то?
– Корчма не ее – общества. Лодочники-перевозчики, Матрена-от, ихнего старосты покойного, Гунивы, вдовица.
– Поня-атно… Так что еще про толмачей знаете? Ты, Опанас, что молчишь?
Сметанников уныло развел руками:
– Да я ж разве что знаю? Без интереса к ним мы…
– Так-так-так, – насторожился Ратников. – Без интереса, значит? А почему? Ты б, Корятко, и их тоже – по башке кистенем, а все, что нашли, – ваше.
– Неможно, – мотнув головой, прогундосил служка. – Они ить – жильцы. Матрена то не одобрила б…
Ратников аж руки потер:
– Чудненько! Матрена, значит, тоже с вами в доле?
– Что ты, что ты!
– Да ладно вам врать – конечно, в доле, тут и говорить нечего, – убежденно перебил гостей Михаил. – Разве ж без ее соизволенья вы б решились… вот так запросто, в корчме. Не, ну, естественно – в доле. Онфимий Рыбий Зуб ей кем приходится – полюбовник?
– Брат…
– Угу, – Миша снова потер руки. – Значит, так, парни. Эти двое толмачей – из молодых да ранние – мне и знакомцам моим, о которых вам ведать ненадобно, много крови попортили в делишках торговых. А потому – желаю знать о толмачах все! Думаю, вас это не слишком обременит – на корчемном дворе Корятко за ними присмотрит, а, как пойдут куда, – ты, Опанас.
– Это и всего-то? – обрадованно потер ладони усач. – Это нам ничего, это мы сладим…
– Матрену о них расспросите. Сами ли за постой платят или, может, кто за них?
– Ну, уж это-то мы знаем – сами.
– Вот и славненько – идите, господа, работайте. К вечеру жду с докладом… ну, хоть тебя, Опанас.
Вновь поклонившись, визитеры покинули каморку Ратникова, дюжий служка Корятко при этом выглядел радостным, улыбался, а вот его напарник почему-то хмурился – видать, чувствовал, что дело окажется не таким уж простым.
Ратников и сам не сидел сложа руки, едва утренние посетители ушли, подкрепился свежеиспеченными пирожками с капустой и, допив остатки бражки, отправился на торг.
День выдался чудесный, слегка морозливый, но солнечный, светлый. По средам – а была как раз среда – на торжище приезжали крестьяне из окрестных сел, привозили сено, дрова, убоину, беличьи, куньи и прочие – кого запромыслят – шкурки, за неимением медных монет, повсеместно игравших роль разменных денег.
Вот и сегодня еще издали слышан был шум – уже на углу, у деревянной церкви, скинув шапки, спорили о чем-то мелкие купцы, ярились:
– Ты сам-один за свои слова ответь! При чем тут обчество-то?
– Как это при чем? Нешто, можно без обчества-то?
– А вот я тебе счас покажу – обчество!
Один из спорящих – длинный сутулый бородач – размахнулся и тотчас же заехал своему собеседнику в ухо, от чего у того слетел в снег треух, а каких-либо иных повреждений, похоже, и не случилось – сутулый казался не особо-то сильным.
Соперник его – маленький, круглый – однако ж, тоже взъярился, нагнулся и, словно бык рогами, ударил сутулого головой.
– Аой! – падая, заголосил тот. – Да что ж это делается-то, люди добрые?
Между тем в собравшейся поглазеть на зачинавшуюся драку толпе уже вовсю шастали какие-то оборванные мальчишки, нищие в кое-как залатанных рубищах и весьма подозрительного вида народец, наверняка охочий до содержимого чужих котомок и кошелей. Предвидя такое дело, проходивший мимо Ратников держал ухо востро… и проворно схватил за руку потянувшегося к висевшему на поясе лыковому кошелю воришку.
– Ага! Попался! Сейчас на посадников двор сведу!
– Ой, ой, – свободной рукой размазывая по лицу сопли, заныл, заканючил воришка – растрепанный светлоглазый пацан лет двенадцати. – Не надо к посаднику… Не буду больше, Христом-Богом клянусь – не буду-у-у-у…
Ратников быстро огляделся:
– Ты вот что, рожа немытая, заработать хочешь?
– Заработать? – вореныш разом перестал ныть. – А что делать-то, дяденька?
– Девок искать… впрочем, и не только… В общем, кто такие челядь да холопы – знаешь?
– Ха, еще б не знать! – усмехнувшись, парень тут же осекся, и Миша догадался – беглый.
– Так каких девок-то, дяденька?
– Молодых и красивых. Ими не должны торговать – скорее всего, держат где-нибудь взаперти, где- нибудь в подходящем месте. Знаешь такие места?
– Да полно! – воренок вырвал руку, но никуда не убегал, видать, позарился. А потом спросил прямо:
– А что дашь-то, дяденька?
– А вот! – Миша вытащил из кошеля жемчужную бусину, весело блеснувшую на солнце. – Коли сыщешь мне молодых дев да место, где их держат… Ее и получишь!
– Поклянись!
– Чтоб у моего соседа хоромы сгорели и все коровы сдохли!
Пацан засмеялся:
– Уж поищу, ла-адно.
– Эй, эй, подожди… Как звать-то тебя?
– Микитка.
– А где меня потом найти, знаешь?
– Не-а… – парнишка озадаченно поковырял в носу.
– Эх ты, чучело!
Покачав головой, Ратников назвал постоялый двор, где поселился, и, немного подумав, добавил:
– И еще… приятелям своим скажи, да и так, по всему торгу… Мол, на постоялом дворе том, писец есть… за мзду малую прошения, жалобы пишет. Зовут – Путин. Владимир, в крещении – Димитрий. Запомнил?
– Чего ж тут не запомнить-то?
– Ну, и славненько, беги теперь… Хотя, нет, постой. Стекольных дел мастера где своим товаром торгуют?
– А вона, там… за посудным рядком.
– Понял, – Миша кивнул и, посмотрев вслед убегающему мальчишке, деловито зашагал на торг.
Зима – самое время для торжищ! Реки-дороги встали, где раньше болотина – теперь удобный санный путь – езжай, не хочу! Вот и ехали ухари-купцы, торопились, везли. Из Риги, Ревеля да германских земель – штуки доброго сукна, зерно, кованые клинки (ими, несмотря на римского папы запрет, из-под полы торговали), вино – рейнское и мальвазеицу, селедку в крепких покатых бочонках; из свейской землицы – то же зерно и сельдь, а еще – медь в звонких полукруглых крицах; из Смоленска, Дорогобужа, Полоцка – воск, мед, меха – то, правда, не во Псков, а так, транзитом… Добрых рабынь тоже можно было купить – в основном, у восточных, ордынских, гостей, хотя и свои живым товаром не брезговали, работорговля – занятие почетное, прибыльное, Михаил даже не думал, что оно так вот сильно распространено – все в
