Думать будем!
А в корчме веселились! Пели песни. Во славу князя Александра и так, задиристые, про любовь. Особенно надрывался один чернявый парень с рябым неприятным лицом:
Ай люли, ай люли-люли…
А у моей зазнобушки-то брови чермные!
А у моей – фиолетовые, – неприязненно подумал Ратников. – Тоже мне – песня. Нет чтоб… Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве… пожелай мне удачи в бою, пожелай мне…
– Вы что там мычите, дядь Миша?
– А? Что? Да это я так, о своем… Вы ешьте, ешьте, парни!
– Да мы типа наелись уже, вообще-то.
Типа наелись…
Что же, однако, делать-то? Надо бы явиться, так сказать, в расположение части – воевода Домаш Твердиславич уже присылал человечка, так что искать не надо было. Но до возвращения хорошо бы что-то придумать…
Ай люли-люли-и-и-и!
Теперь к чернявому присоединился какой-то мелкий оборванный пацаненок, гнусаво так пел, противно… словно собака скулила…
Ай люли-люли…
Вот тоже – песня! Хоть бы повеселей чего спели… типа – мой папа – фашист, а-а-а-а!!!
Ратников еще с детства любил питерский рок-клуб, хотя особо-то музыкой не увлекался.
Однако чтобы такое придумать-то, а-а-а-а?
Силой ничего не выйдет, боярышня Ирина у Александра-князя, видать, в почете. Значит, нужно хитростью… Выкрасть! Ах, Михаил Сергеевич, криминально мыслите, дорогой. Выкрасть… Ну, в прошлый раз повезло, детинушка один на усадьбе оказался, да и умишком не востр. А нынче? А нынче все не так, все наоборот нынче – и народу там полно, и Ирина Мирошкинична особа весьма и весьма неглупая, а в чем-то – даже талантливая, это ж надо – подобную торговлю (прошлого с будущим) устроить!
Ай люли люли-и-и-и…
Да прекратите вы наконец выть-то?
А пацаненок вроде знакомый… певец хренов… Юра, блин, Шатунов… Ну, конечно, знакомый! Воренок с торга! Который едва кошель не увел. Воренок…
– Эй, парень, – дождавшись, когда наконец пес– ня утихла и исполнявшие ее бедолаги пошли по корчме с шапкой, Ратников ухватил парнишку за рукав. – Заработать хочешь?
Ближе к ночи все трое дисциплинированно явились на постой в войско Домаши Твердиславича, расположившееся на обширном постоялом дворе – бывшем рижском подворье. Воевода Ратникову обрадовался, выкатил бадью бражки – за-ради победы – так и прображничали всю ночь, утром Миша даже «мяу» сказать не мог, хотя уж на что к местным слабеньким напиткам крепок. Даже «мяу» не сказать, не то что возвращаться обратно в ту корчму, где договаривались с воренком. Хорошо, Макс с Эгбертом вот так вот еще не пили, не умели еще Максик так вообще местной бражкой брезговал, дурачок… там же все натуральное, не какая-нибудь пепси-кола или, упаси Господи, джин-тоник!
Послав ребят в корчму, Михаил завалился спать и, верно, продрыхнул бы, как и многие, до вечера, ежели б, ближе к обеду, его не разбудили вернувшиеся парни.
Судя по довольному виду Макса – воренок деньги свои отработал сполна.
– Есть! – едва Миша открыл глаза, радостно сообщил Максим. – Есть браслетик!
– Славно… – Ратников икнул и потянулся к кувшину с квасом, стоявшему тут же, у изголовья. – Браслетик… А почему – один?
Просто так спросил – пошутил вроде, а Макс за чистую монету принял:
– Да, Микитка тот сказал, три было… Один он, когда бежал, разбил, другой – выпал да где-то потерялся.
– Ладно, – Михаил махнул рукою. – И одним обойдемся. Он где их нашел-то?
– Так, там же, где и мы – в амбаре. Долго, говорит, шарился. Зато знал – что искать.
Глава 18
Март – апрель 1242 года. Псков – Чудское озеро
Львы
Битва происходила не так, как описано в учебниках и показано в кино…
О том, что отряд Домаша Твердиславича уже через пару дней отправится лихим рейдом на Дерпт, Ратников узнал сразу же, как появился на подворье, и теперь не знал – радоваться ему или, наоборот, печалиться. Да, в Дерпт, конечно, надо бы. Только не так – с наскока! Кто его знает, куда там денется рыцарь Сен-Клер и его озерная нимфа? Ну, и Максика подставлять под тевтонские мечи тоже не очень хотелось, хватит, наподставлялся уже.
Однако другого-то пути не было – никаким мирным путем в Дерпт не проникнуть: тамошний епископ наверняка уже обратился за помощью к крестоносцам, те выставили на всех дорогах посты – мышь не проскочит! Да и купцы притихли, не ездили пока никуда… Значит – выход оставался один: с войском!
Да и деваться было некуда – попробуй-ка, откажись, задержись, потеряйся! Ратников и так-то оставался под подозрением, а Александр Грозны Очи на расправу крут, ходят слухи, велел повесить семьдесят пленников-кнехтов.
А вот Миша своего отпустил!
Правда, как оказалось, ненадолго.
Ближе к обеду выйдя пройтись – до ближайшей корчмы и обратно, Михаил услыхал вдруг раздавшийся позади кандальный звон. Обернулся: четверо сурового вида воинов Александровой рати – в двойных кольчугах, с рогатинами – вели по улице пленных. Человек двадцать, не только кнехты, но, судя по одежкам – и рыцари, среди которых Ратников, к удивлению своему, обнаружил и Иоганна фон Оффенбаха.
Не может быть! Он же отпущен! Снова попался? Но ведь мог сказать, сослаться, так сказать, на своего благодетеля – и что же, кто-то осмелился не поверить рыцарскому слову, слову благородного человека? За такие дела виновные могли получить по шапке от самого князя! Враги – врагами, а благородство – благородством. Или, говоря словами историков-марксистов, – классовая солидарность.
Что ж такое случилось-то?
Михаил подошел к стражам и, указав на Иоганна, заявил:
– Это мой пленник!
Воин развел руками:
– Извини, друже, токмо об том не у нас спрашивай. Твой – не твой… Их по приказу самого князюшки, дай ему Бог здоровья и долголетия, взяли!
Ах, вот как… по приказу князя…
– А куда ведете-то?
– Дак, на посадничев двор, в узилище… там и княже…
– Понятно…
Заложив за спину руки, Ратников проводил глазами уныло бредущий отряд. Фон Оффенбах конечно же заметил его, обернулся… и презрительно сплюнул на снег – вот она, мол, твоя милость.
Все это было неправильно, не по-честному, в буквальном смысле слова не по-честному – честь в это время значила много.
Подумав, Миша быстренько забежал в корчму, похмелился холодной бражкой и с новыми силами побежал догонять пленных.
На посадничьем, а ныне – княжьем, дворе было людно и суетно. Ходили взад-вперед воины, в кольчугах и без, ржали у коновязи кони, в кузнице – слышно было – деловито постукивал молот.
Если б Михаил был совершенно, ну, абсолютно трезв, так он бы и не решился действовать вот так, нахрапом, уж наверняка придумал бы что-нибудь похитрее. Если бы… Но попавшая на вчерашние дрожжи бражка ударила в голову, словно таран в крепостные ворота!
Взбежав по крыльцу, Ратников, оттолкнув гридей, буквально ворвался в горницу:
