огородами - все звенело птичьими голосами. Сбоку улицы, идущей вниз к реке, пролегал глубокий овраг, доверху забитый зелеными ольхами и орешником. Грабы подымались снизу, а где-то под ними, скрытый от глаз, гремел ручей. Из глубины оврага неслась веселая песня дрозда. Александр даже остановился. До чего светлая, счастливая музыка! И как хорошо звучит она в этот ранний час народившегося голубого дня.
Поворот. Еще немного вниз, к самой реке. Вот и узкая улочка, обсаженная каштанами. А вот и знакомый дом.
В груди у него опять словно какой-то крючочек соскочил, и замерло сердце, потому что Александр увидел вдруг почти неправдоподобную картину. Он даже зажмурился, потом быстро открыл глаза. Нет, не сон, вполне реальное зрелище...
Напротив дома Никитиных он увидел своего Архыза. Да, своего овчара. На Архызе верхом восседал Саша-маленький и быстро-быстро колотил босыми ножками по лохматым бокам собаки, вцепившись устойчивости ради обеими руками в густую шерсть на загривке. Архыз, казалось, был доволен и своей странной ролью, и ловким всадником на спине.
Но тут он увидел хозяина.
Уши его прижались, тупоносая морда как-то подалась вперед. Он не бросился сломя голову, не скинул отчаянного седока. Он очень осторожно повалился на бок, а когда Саша, пыхтя и упрекая свою лошадку, отпустил его и стал подыматься, Архыз в два прыжка очутился возле Молчанова и уткнулся носом в его ноги. Радость встречи, ощущение вины, надежда на прощение - все было в этом жесте.
- Как ты сюда попал, мой славный овчар?
А сам уже смотрел не на собаку, а на Сашу-маленького, смотрел и улыбался во весь рот, потому что нельзя было не улыбнуться, когда перед тобой стоит вот такой плотный светловолосый малыш и задумчиво чешет оголившийся живот.
Он был босиком, в трусиках с помочами и в полосатой безрукавке, которая вылезла из трусов. Он стал еще более толстощеким, загар не прилипал к белому его личику, удивленному, смешливому, но еще настороженному, потому что не узнал, кто перед ним.
Осторожность все же пересилила неясные воспоминания, он бросился в калитку, там во дворе сидела баба Ира со своей сверстницей-гостьей, ухватил ее и потащил к калитке, указывая вытянутой рукой туда, где что-то такое...
- Иду, иду, пожалуйста, не тащи, - говорила Ирина Владимировна, уверенная, что у внука конфликт с собакой. А за ней уже шла заинтересованная Елена Кузьминична и тоже улыбалась.
Александр стоял за калиткой, рука его лежала на голове Архыза.
- Саша! Милый ты мой! - Никитина поцеловала его, а он только шире открыл глаза и уставился на свою мать. Еще новость!
- И ты здесь? - спросил он для верности, хотя такой вопрос мог вызвать только улыбку.
- Я, сынок, я. И Архыза, как видишь, взяла. Не удержалась, пожалела. Как можно оставлять его одного в такое время!
Женщины уже тащили гостя в дом, а Саша-маленький, вцепившись опять в Архызову шерсть, не спускал с Саши-большого любопытных глаз. Он требовал подтверждения.
- Узнаешь? - спросила бабушка. - Это кто?
- Шаша, - сказал внук и расплылся. - А где твое ружжо?
- Ах, ружье? Будет и ружье. - Александр поцеловал женщин, поднял Сашу-маленького и тоже поцеловал.
Хозяйка и гостья глянули друг на друга и вдруг заплакали.
- Как жизнь? - спросил Александр своего тезку, делая вид, что не заметил женских слез. - Ты потяжелел, Саша. Кормят тебя здорово, а? Или от солнца кавказского?.. Возьми-ка вот. Это тебе.
Саша-маленький сполз с его рук, чтобы вплотную заняться кульком. Когда взрослые входили в дом, он уже жевал батончик. И Архыз тоже жевал, потому что не мог отказаться от любезно развернутой конфеты. Плата за труд в роли верховой лошади.
- Ты ведь хотела позже... - сказал Александр матери, не упрекая ее, а все еще удивляясь тому, что она уже здесь. Завидная торопливость.
- Письмо меня смутило, Саша! Как ты ушел, тут вскорости и получила я письмо. Думала, гадала, где тебя отыскать, вспомнила, что ты хотел в Поляну заглянуть, ну и сама решила поскорей. Вот видишь, угадала встретить.
- Какое письмо?
- Обратного адреса там нету, но думаю - от Тани.
Щеки его загорелись. Он так ждал этого письма!
И пока Елена Кузьминична рылась в своей сумочке, пока искала очки, Александр стоял перед ней, в нетерпении переступая с ноги на ногу, не зная, что делать со своими руками, а со щек его никак не сходил жаркий румянец.
- Вот оно, вот, слава богу, не помяла... - Она передала сыну конверт с красными шашечками по обводу и облегченно вздохнула. - Ты уж не ругай меня, Саша, за Архыза, ему так хотелось со двора, так скучал он по тебе! Могла бы, конечно, соседям отдать, они бы ухаживали, но как посмотрела в его глаза, как увидела тоску безысходную, не решилась оставить. А уж Сашенька обрадовался собаке! Прямо с ходу подскочил к Архызу, и, представь, они сразу подружились.
Она говорила, говорила, а Ирина Владимировна уже хлопотала с закуской, звенела на кухне посудой. Архыз появился в открытой двери, лег там и не сводил глаз с Молчанова, а Саша-маленький, оставив кулек с конфетами, то сидел возле шерстистого бока овчара, уговаривал его встать и пробежаться еще раз, то теребил за уши и бегал вокруг, но ни голос матери, ни шум маленького Саши, ни другое движение вокруг - ничто не доходило до сознания Александра, сидевшего с письмом у окна.
Таня писала:
'...Что-то случилось со мной, милый Саша, в тот день, когда мы прощались, и ты сказал такие слова, такие... Я вдруг с удивлением и радостью ощутила теплоту собственного сердца, все во мне как бы оттаяло, и снова я почувствовала себя молодой, полной сил, устремлений, в ожидании и надежде на славное и милое, как в добрые дни нашей молодости, нашей дружбы. До чего хорошо жить!.. Ты только не подумай, Саша, что я способна шарахаться из одной стороны в другую. Нет и нет, тысячу раз нет! Просто я до этой встречи долго пребывала в каком-то замороженном состоянии и уже подумывала, что вся жизнь впереди будет у меня серенькой, тусклой и уж никакого просвета, никаких надежд. И вот ты, твои слова, которые до сих пор звучат в ушах...'
И еще в письме было много милой девичьей скороговорки о себе, о мелочах жизни, о работе. Оказывается, Таня ушла от Капустиных вскоре после рождения малыша, долго жила у своей сотрудницы, потом получила комнату в большой квартире, а теперь всерьез подумывает покинуть город и уехать к осиротевшей маме.
'Должно быть, мы скоро увидимся, Саша. Нам есть о чем поговорить, есть что сказать друг другу. Я с нетерпением жду этого дня'.
Так заканчивала она свое письмо. Надеждой на встречу. Надеждой на счастье.
Александр прочитал его, невидящими глазами уставился в окно и добрые четверть часа сидел не шевелясь, отрешившись от всего мира. Обе женщины тихонько вышли из комнаты. Со двора доносилась быстрая, нескладная речь Саши-маленького, где-то гудел самолет, тикали часы, а он сидел, думал, и тихая радость наполняла его, а улыбка не сходила с лица.
Медленно, торжественно пробили часы за его спиной. Он удивленно вскинул брови. Что-то много раз они били, очень много. Ого, уже двенадцать! Как быстро, прямо-таки молниеносно пролетели утренние часы! И вдруг он закричал - нетерпеливо, по-мальчишески:
- Ирина Владимировна! Ма! Покормите меня! Я очень хочу есть, время обеда, а вы убежали куда-то!
Он вышел на крыльцо, сияя улыбкой, такой радостью, которую ни скрыть, ни затаить нельзя, и снова попросил есть, словно теперь почувствовал полную раскованность в молодом, сильном теле, сто раз уставшем за многодневный переход и нервное ожидание вот этого главного, что оказалось в Танином письме.
Архыз уже мчался к нему из дальнего угла сада. А за ним, спотыкаясь и не поспевая на своих
