сторону, хищная птица сама испугалась, забила по воздуху крыльями и тягуче закричала, оповещая лес о неудаче. Олень постоял, рассматривая зыбкие тени вокруг, потоптался и снова лег.
Вероятно, он крепко уснул, иначе утренняя встреча не была бы для него такой неожиданной.
Он еще не проснулся, а влажного носа его уже коснулся запах оленей. Хоба вздрогнул, открыл глаза и вскочил. Шесть пар блестящих глаз рассматривали рогатого незнакомца со всех сторон. В предрассветной мгле серели тела безрогих ланок. Не он нашел свой осенний гарем, ланки сами 'открыли' рогача и теперь с любопытством разглядывали.
Вскоре он уже пасся вместе с четырьмя ланками и двумя сеголетками, старательно срезал зубами влажный пырей и не без аппетита жевал. Беспокойство, владевшее им, как-то незаметно поутихло. Все стало на свое место. Хоба вел себя сдержанно, спокойно, как глава семьи, возвратившийся домой после длительной отлучки. Не одинок, и это очень приятно.
Вечером он отогнал трехлетнего рогача, неосторожно сунувшегося к ланкам.
Ветерок накинул в открытую долину реки запах еще одного стада. Что-то в этом вестнике нового особенно затронуло вожака. Он сорвался с места, и не успел его гарем удивиться, как исчез в лесу. Сквозь редкий лес рогач пролетел пулей, вырвался на опушку и, пораженный, остановился: среди высокого разнотравья ныряли оленьи головы. Пять ланок и два рогача разглядывали его. Пока шло это безмолвное ознакомление, одна из ланок, повыше других, с крупным ланчуком, у которого выросли уже заметные рожки, несколькими скачками подлетела к вожаку и раздула ноздри, сердясь на мужское непостоянство. Явился наконец! А не ты ли покинул меня с малым дитем чуть не год назад?..
Как обрадовался Хоба, как грациозно обежал Рыжуху, как шумно задышал!
Он обнюхал ее мордочку, лизнул, потом издали обследовал слегка оробевшего ланчука, чем-то напоминавшего молодого Хобу, и милостиво согласился видеть его рядом с Рыжухой и впредь. Как-никак все же родня. Сынок...
Пообвыкнув в обществе своей прошлогодней подруги, Хоба осторожно повел ее и ланчука через лес в оставленный без присмотра гарем. Рыжуха шла спокойно, но когда на поляне увидела новое стадо и догадалась, что Хоба имеет к этим четырем ланкам прямое отношение, вдруг заупрямилась и до самого вечера так и не подошла к соперницам.
В общем, началось...
Он ходил возле нее то грозным повелителем, то робким поклонником, оттеснял от леса боком, угрожал рогами, фыркал или ложился так, чтобы загородить дорогу в сторону, но Рыжуха упрямо держалась особняком, всем своим видом показывая - или я, или они... Те, другие ланки тоже почувствовали себя ущемленными и попробовали уйти в сторону. Хоба бегал возвращать их, потом кидался к Рыжухе, вид у него был довольно растерянный, кормиться совсем некогда, и неизвестно, чем бы вся эта сладкая семейная жизнь кончилась, если бы на поляне не появились еще две ланки. Вот тогда Рыжуха и решила, что четыре соперницы все же лучше, чем шесть, вошла в гарем с этим определенно высказанным условием, а Хоба догадался прогнать новых пришелиц, восстановив, скорее всего на время, покой в своем хлопотливом хозяйстве.
Два дня они ходили близ перевала.
Наутро он потянул свой гарем к перевалу. А почему бы и нет? Ланки шли не очень охотно. Может быть, они и совсем не пошли бы, но Рыжуха, знакомая с югом, родившаяся там, стала на сторону вожака, а остальные не рискнули отстать и тем самым согласиться, чтобы эти трое удалились без них.
Пахучие джунгли возникли за чертой лугов, на оленей потянуло душистым духом теплых склонов и мягко-раздражительным запахом далекого моря.
Они были на юге. Именно там, куда впервые проторил дорогу Хоба, шествуя за Человеком.
Молчанов как раз и добивался этого: олени заповедника должны знать дорогу через перевал. Для своего же благополучия. Пусть не все девять тысяч сразу. Пусть сперва единицы, а уж потом...
2
Над охотничьим домиком с раннего утра вился пахучий дымок. Топили березовыми поленьями. Так распорядился Капустин. Окна светились далеко за полночь, как и подобает в компании, прибывшей отдохнуть.
Семеро гостей в первый день просто гуляли по лесу, беседовали с лесником, слушали рассказы Петра Марковича о зверях и недобрых людях, которых называют браконьерами, и вместе с ним ругали злодеев всякими нехорошими словами.
Потом на кордон прибыл лесник Бережной и еще двое. Тоже гуляли по лесу, далеко заходили да время от времени расспрашивали Семенова, где он встречал косуль, серн и нет ли поблизости отсюда оленей.
Оленей поблизости не было, они спускались месяцем позже. Но случались, конечно, исключения, приходили и в августе, особенно на урочище Псух, куда сходила звериная тропа с альпики. Там, да еще в одной долине почти всегда жируют кабаны. Много кабанов.
Вечером гости смеялись, когда Семенов рассказал о диком вепре, вожаке семьи, которого он называл 'С приветом'.
- Значит, и медведя загнал на дерево? - переспросил влиятельный снабженец, негласно признанный остальными гостями за старшего.
- Здоровенного медведя! - подтвердил Семенов.
Еще посмеялись, а потом затихли, поглядывая на жаркий камин. Кажется, все подумали об одном и том же. Вздохнули. И тогда снабженец сказал, выражая почти единодушное мнение:
- На шампуры бы вашего 'С приветом' да вот в этот камин, чтобы зря не горел...
И все еще раз дружно вздохнули, а Капустин выразительно посмотрел на Бережного. Дядя Алеха опустил глаза. Тема иссякла.
Утром гости взялись чистить и проверять друг у друга ружья. Лесник Бережной с двумя приятелями спозаранку ушел в горы. Куда - не сказался.
А вечером жена Петра Марковича, вернувшись домой, тихонько заметила мужу:
- Слышь-ка, а ведь наши-то гости свежатину добыли...
- Откуда знаешь?
- В кухне прибралась, заглянула к ним, а у них, значит, свой ужин. На столе вино, а сами сидят у камина и на железных прутьях куски жарят. Капустин сразу выпроводил меня.
Семенов посмотрел на часы. Десять. Накинул куртку и, несмотря на довольно позднее время, решительно пошел в охотничий дом.
Окна светились, дымок из трубы все еще шел, и пахло жареным. Хорошо пахло, аппетитно. Семенов зашел с черного хода. На кухне за столом сидел Бережной и два новых лесника. Ужинали. И водка стояла. Семенов по духу из мисок догадался - козлятину едят.
Лесники засуетились, табуретку подвинули, рюмку налили. Петро Маркович выпил, не отказался. А закусывать не стал. Сыт, значит.
- Слушай, Алеха, - сказал он через минуту-другую. - Хоть ты мне и приятель, хоть и вином угощаешь, но баловаться в заповеднике я тебе не позволю, понял? Откуда взялась козлятина? Докладай!
Бережной только руками развел. На лобастом лице его вскинулись брови. Удивление и досаду выражала даже бородка.
- Ты не по адресу обратился, Петро Маркович! Я што? Как мне прикажет вышестоящий, так я и сделаю.
- Значит, тебе приказали? А кто приказал?
- Капустин. Можешь спросить. У него лицензия на отстрел. Все по правилу. Так и так, идите, мол, и чтоб было...
- Давай сюда лицензию.
- У него - говорю.
- А стрелил ты! Почему не взял бумагу?
- Мне слово сказано. А насчет бумаги валяй к Капустину.
- Ты порядок знаешь. Лицензии сдают лесничему. Коротычу докладывал?
- Да что ты привязался ко мне, мил человек! Начальство знает, говори с ним, а меня не тронь.
- Кого свалил? - не унимался Семенов.
- Косулю дрянненькую...
