– Где подписать?
Простившись с Ле Роями, мы вышли из дома, не обменявшись ни единым словом. Сели в лимузин, и почтительный водитель повез нас мимо полицейских ограждений, где толпилась пресса. Я обмяк на сиденье, тупо таращась на носки ботинок и мечтая закрыть глаза, чтобы проспать тысячу лет, до времен, когда все забудут Дьяволов Фермана, Пембрук-Холл и саму идею рекламы.
Я услышал, как покатилось вниз стекло между салоном и водителем.
– За нами никто не увязался? – спросила Хонникер из Расчетного отдела.
– Нет, мэм, – ответил водитель.
Стекло снова выдвинулось наверх.
– Победа! – вскричала Хонникер.
Это заставило меня поднять взгляд. На лице у нее было самое близкое к оргазму выражение, какое я когда-либо видел.
– Я люблю это, Боддеккер, а ты? Люблю побеждать, люблю побеждать по-крупному и люблю побеждать для Пембрук-Холла! – Она прижала ноутбук к груди и с самым соблазнительным видом обняла его. – Так, значит, вот как оно бывает, да, Боддеккер? Именно это чувствуешь, когда создаешь рекламу, а она оказывается хитом, одной из тех, против которой публика просто бессильна устоять и сметает товары с полок? О, это великолепно! Волшебство, Боддеккер, настоящее волшебство! Правда? – Хонникер умолкла, переводя дух, и поглядела на меня огромными влажными глазами, опуская ноутбук на колени. – Хочешь знать, Боддеккер? Победа – не одна из вещей, ради которых стоит жить. Победа – единственное, ради чего жить стоит. Правда?
Я молчал. Сейчас я только и мог, что смотреть на нее, молясь, чтобы она не вспомнила про обещанные утехи на сиденье лимузина.
Слишком поздно. Хонникер провела рукой по телу и расстегнула две верхние пуговки блузки.
– Мне кажется, или тут и впрямь очень жарко?
Я не ответил ни слова.
Она расстегнула еще одну пуговку.
– Знаешь, я намерена что-нибудь по этому поводу предпринять.
Другая ее рука тоже снялась с места. Пальцы изогнулись и принялись выстукивать по крышке ноутбука знакомый воинский марш. Очередная пуговка вылезла из петли. Хонникер облизала губы и запела:
– Давай-ка плюнь, плюнь, плюнь мне в ладони. Давай-ка плюююнь себе в харч…
Салон лимузина внезапно начал вращаться вокруг меня, но я знал: это не то, что испытываешь перед тем, как потерять сознание. Такое испытываешь, осознав, что пойман в ловушку, откуда нет выхода. Я не знал, выходит ли из-под управления цеппелин, если в нем проделать дырку, но именно так я себя и чувствовал – как будто пустился в безумный неуправляемый полет, исход которого один: со всего маху о землю в языках яростного пламени.
ДИКТОР: (медленным и ровным голосом): Порой это ваше настроение. Порой это что-то такое, что не отпускает вас, что-то, что вы постоянно теребите, даже против собственной воли. Но вы не можете слышать этого. Не можете даже осознать, если не ощутите эффект на себе. Вы чувствуете чье-то присутствие, потому что от него волосы у вас встают дыбом, а руки покрываются гусиной кожей. Игнорировать его бессмысленно. Оно всегда будет здесь. Оно неосязаемо, хотя порой вы можете научиться им пользоваться. И это не то, что вы хотите, хотя иногда вам оно кажется своим. И это не то, что вы любите, хотя вы несомненно близки к тому, чтобы полюбить его. Потому что это звериная сущность. Вот в чем все дело. Вот почему все так. Мы все любим этого зверя. Вероятно, в сущности, мы и есть этот зверь. Мы вам не нужны. Вы не знаете, что делать с нами. Но со временем вам придется нас полюбить. Вот почему мы здесь. Мы здесь, чтобы вы нас любили.
Глава 5
Путь наименьших последствий
Мой величайший и несмываемый позор – то, что «Быть чистым нелегко», несмотря на боль и страдания, причиненные им осиротевшей семье Ле Роя, увидел свет точно в назначенный срок. Правда, к тому моменту двадцать пять миллиардов успели немало поспособствовать заживлению душевных ран близких и родных Ранча. Несколько недель спустя я проезжал мимо их дома на Лонг-Айленде, и – о чудо из чудес! – он продавался. В голове у меня даже промелькнула мыслишка: «Вот, мол, он, дом не так далеко от работы», но я быстро изгнал ее. Для меня жилище Роя было слишком отягощено воспоминаниями, чтобы обдумывать этот вариант.
Тем временем нежданно для себя самого развеяв угрозу, которую Ле Рои представляли для Пембрук- Холла, я продолжал браво биться с другими проблемами. В данный момент, например, с резью в глазах.
Глаза у меня начало резать после того, как я три дня кряду просидел, пялясь в терминал и пытаясь написать ролик для «С-П-Б». За это время я умудрился надиктовать указания, для кого я это пишу и какой формат использую. А потом продолжал сражаться с жалким началом, которое я все же написал и которое мне совсем не нравилось.
– «На экране постепенно проявляется изображение «С-П-В», выходящих из цеппелина на запруженное восторженной толпой летное поле в Союзе Монгольских Государств». Ну допустим. Это как раз легко. В СМГи правда любили «С-П-Б». Это еще ни о чем не говорило. В СМГ любили и головидение. Далее я ввел текст от ведущего: «Их любит весь мир! Почти сорок лет они несут факел, зажженный их отцами, дарят нам свою замечательную музыку, на которой выросло целое поколение слушателей». Вот это уже была явная натяжка. Меня бы первого стошнило, прочитай я такое в чьем-нибудь чужом сценарии – но надо же было хоть что-то оставить на экране, так что стирать я не стал.
Я вставил аудиомонтаж полуновых полухитов «С-П-Б», включая «Эй, Джон» и «Детка, детка, детка, детка» и архивный материал съемок с их самых успешных концертов.
И тут на меня снизошло вдохновение.
– Видео, – продиктовал я феррету. – Солнце…
– Простите, мистер Боддеккер, – перебил феррет. – У меня тут на линии мистер Ферман, он хочет с вами поговорить.
Выбитый из седла внезапной помехой, я аж завопил. Феррет извинился и повторил вопрос.
– Что ему нужно? – спросил я.
– Он хочет знать, намерены ли вы присутствовать на праздновании его восемнадцатилетия на следующей неделе и…
– Скажи, что да.
– Он также указывает…
– Передай ему, я там буду, – рассвирепел я. – Передай, я перезвоню, когда закончу с работой. Скажи, пишу новую рекламу для Дьяволов, это его заткнет.
– Хорошо, мистер Боддеккер.
Я снова поглядел на экран. О чем там это я думал? Я несколько мгновений пожевал губу, и все вернулось.
– Видео. Медленно заходящее солнце, огромное и багровое. Аудио…
– Прошу прощения, мистер Боддеккер. На проводе мистер Джорджсон.
Я рухнул в кресло.
– Что ему надо?
– Он сказал, что хочет поговорить с вами и что это очень важно.
– Скажи ему… – Я закатил глаза. Небось хочет пожаловаться, что в его роботетке «Раба любви» сели батарейки. За несколько недель, что прошли с тех пор, как Дьяволы переехали на новые квартиры, каждый из них успел обзавестись своей моделью (у всех разные) – а выяснив по случаю, что «Радости любви» тоже входят в число моих клиентов, они восприняли это в том смысле, что я главный эксперт по роботеткам, и обрывали мне провод всякий раз, как их интересовало что-нибудь о механизме или особенностях повадок
