– Ферман, эта девушка представляет людей, которые сделали тебя знаменитым. Только оскорби ее – и ты все равно что оскорбишь лично каждого, кто покупает «Наноклин», каждого, кто носит футболку с твоим именем и портретом, каждого, кто простаивает у дверей твоего дома и Пембрук-Холла.
– И что?
– Только попробуй, Ферман, и это станет концом твоей карьеры. Возвращением на задворки сожженной церкви. Или, что еще хуже, назад в дом Цукера.
– Что ты мне угрожаешь, ты, гребаный…
Я прикрыл ему рот рукой.
– Маленький совет, пока ты еще трезв. Будешь любезен с ней – откроешь себе двери к встречам с женщинам вполне законного возраста, ласки которых заставят забыть горничную Козетту. – Я кивнул на роботетку, которая как раз открывала дверь, впуская Финнея и его жену. – Но только попробуй обидеть эту малышку – лишишься даже Козетты.
Ферман оторвал мою руку от своего рта.
– На-ка, выкуси. Я заплатил за нее чистоганом.
– Но ты не сможешь подзаряжать ей батарейки. Ферман, если прочие соображения до тебя не доходят, постарайся хотя бы ради меня, человека, который сделал тебя знаменитым.
Он насупился и отвернулся.
– Ну ладно. Только как мне быть с ней любезным. Я ее, пропади она пропадом, впервые вижу.
– Во-первых, постарайся не выражаться. Во-вторых, не мешай ей болтать – она захочет задать, тебе миллион вопросов. В-третьих, расспроси ее о ней самой. Она пишет стихи, вот о них и спроси. Удели ей десять минут безраздельного внимания – и она будет считать тебя повелителем мира.
Ферман покосился на часы.
– Десять минут. Да, это я могу. Ради тебя, Боддеккер.
Он повернулся и побрел через толпу к «драконше в юбке» и ее подопечной. Помещение завибрировало гулом динамиков: Энди П. пел «Танец в Каире» – песню, которая всегда подбавит угольков в топку неминуемо надвигающейся мигрени. Я наблюдал, как Ферман заговаривает с Селией. Девушка зачарованно подала ему руку. А уж когда он поднес эту руку к своим одутловатым губам и поцеловал, Селия была окончательно покорена.
– Отличная работа, – прошептал я и пошел к Джету, разговаривавшему с Чарли Анджелесом. Оба щеголяли значками с надписью «Я не очистил свою тарелку».
– Боддеккер, – улыбнулся Чарли Анджелес. – Ну-ну. Рад вас видеть.
– Взаимно. – Я пожал ему руку.
– Когда же мы снова приступим к очередному ролику – с Дьяволами или просто так? Когда мы с вами встречаемся на съемочной площадке, происходят чудеса. Самые настоящие чудеса.
– Я тоже очень их ценю, – произнес я. – Как и то, что вы взяли Джета под крылышко.
Чарли Анджелес расплылся в широкой ухмылке и хлопнул Джета по плечу.
– Он славный парнишка. Напоминает мне одного режиссера, который начал свой путь в жизни без гроша в кармане.
– Я учусь читать, – заулыбался Джет. – Мистер Анджел ее оплачивает уроки.
– Просто замечательно, – кивнул я.
– Малкольм сказал мне, что хотел бы стать художником-постановщиком или дизайнером по рекламе.
Я протянул руку и ткнул в эмблему Дьяволов, скрытую под значком «Чистых тарелок».
– У него, несомненно, талант. – Взгляд мой скользнул чуть в сторону, и я увидел, как Шнобель пристает к Дансигер. Та медленно пятилась под его напором, но видно было, что он вот-вот загонит ее в угол. – С вашего позволения…
Похлопав обоих по плечам, я двинулся через толпу, на ходу придумывая план операции. И когда из динамиков полилась новая песня, я понял, что делать.
– …вот я и думал, – говорил Шнобель, когда я подошел, – может, нам с тобой пойти наверх, к Мэдди, а уж втроем мы бы, знаешь ли, неплохо повесе…
– Ах вот ты где! – воскликнул я, обращаясь к Дансигер, и дружески обнял ее за талию. А потом повернулся к Шнобелю: – Прости дружище, юная леди обещала мне танец, и сейчас самое подходящее время напомнить ей про обещание.
– Но…
Я уже двигался прочь, в танце выводя Дансигер из сферы влияния Шнобеля в другой конец комнаты.
– Спасибо, Тигр. – Она улыбнулась. – Этот тип не понимает слова «нет», а я сомневалась, стоит ли лупить его по физиономии.
– Иногда публичное унижение дает хороший урок, – заметил я.
– Нет, если ученик развернется и убьет учителя. – Она крепче стиснула мои руки. – Что мы наделали, Боддеккер? Мы словно бы временно потеряли способность видеть куда идем, правда?
– Да.
– И погляди только, что мы натворили. Погляди, что мы дали миру. Мы-то думали, это будет чудо.
– Да. Но оно помрачилось.
– И что же нам делать теперь?
Я сбавил темп. Дансигер глядела на меня глубоким проникновенным взором, взором, что придает одной простой фразе бездну смысла, слой за слоем, значение за значением.
А я глядел на нее, чувствуя, как между нашими стиснутыми ладонями выступают капельки пота.
– Дансигер…
И тут на глаза мне снова попался Шнобель. На этот раз он осаждал Сильвестр, мало-помалу зажимая ее у стола с закусками и бокалами.
– Еще минута – и начинаем отсчет! – прокричал чей-то голос, перекрывая общий гомон.
Я взглядом попросил прощения у Дансигер.
– Прости. Сильвестр влипла.
– Понимаю. – Она еще раз пожала мне руку. Я выждал наносекунду, не назовет ли Дансигер меня снова Тигром, но она не назвала. Я выпустил ее и заторопился туда, где томилась в западне Сильвестр. Черт возьми! Это существо никак не могло определиться даже со своей тендерной принадлежностью, где уж ждать тонкости в обращении с надравшейся знаменитостью на шумной вечеринке. В конце концов, если даже Дансигер не смогла…
– Сорок пять секунд! – Это кричал кто-то из прихлебателей. На вытянутой руке он держал свои часы. Второй держал Фермана за шиворот. В другом конце комнаты Шнобель все так же надвигался на Сильвестр – настолько предсказуемый, что я читал у него по губам:
– Вот я и подумал: может, нам с тобой пойти наверх, к Мэдди, а уж втроем мы бы, знаешь ли, неплохо…
Я мысленно посылал Сильвестр сигнал: «Я иду!».
– Боддеккер!
– Тридцать секунд! – прокричал прихлебатель.
– Боддеккер! – Чья-то рука ухватила меня за локоть. Хонникер из Расчетного отдела. Лицо ее пылало. – Отвези меня домой.
Я глянул на Сильвестр. Она стояла, заведя руки за спину и уже касаясь ладонями края стола. Выражение ее лица явственно свидетельствовало: она загнана в угол и знает это.
– Мне надо спасать Сильвестр.
– В самом деле? Ты ее один раз уже спасал. Как и Дансигер, как и эту поэтическую жрицу самоубийств. Когда, наконец, ты спасешь меня?
– Пятнадцать! – кричал прихлебатель. – Четырнадцать, тринадцать…
– Последние пятнадцать минут я только и делала, что пыталась отвязаться от Ровера…
– Десять, девять, восемь… – К счету присоединилась уже вся толпа.
– Этот гребаный маленький слизняк лапал меня, да улыбался своей поганой улыбочкой, как зомби…
