ударную фразу, оброненную скучающим барменом:
«Не стоило ему стирать трусы «Наноклином».
Зал просто взвыл – на мой взгляд, куда громче, чем шутка того заслуживала. Впрочем, возможно, мне показалось так, потому что я сам был писателем и угадал ее за сто километров до появления. Но тут мне в голову пришла новая мысль, и я повернулся к Дансигер:
– Понимаю, что вы имели в виду. Если публика будет представлять себе «Наноклин» именно в этом свете, у нас возникнет серьезная проблема с имиджем компании.
– Тсс, – выдохнула она.
По спине у меня побежал холодок. Так дело в другом?
Я промолчал и продолжал смотреть. Первым собеседником Болла оказался Искайн – которого лично я прочил в последние гости программы. В тех редких случаях, когда в «Еженощном шоу» появлялись писатели, они обычно выходили под занавес, иной раз даже после музыкального гостя. Но то ли Болл приберегал самый лакомый кусочек на десерт, то ли в договор с Пембрук-Холлом входило, что Дьяволы пойдут последними, дабы зритель точно просмотрел все рекламы.
Выступление Искайна прошло не на высоте, скорее даже из рук вон плохо. Голосу его только-только хватало живости, чтобы не считаться уж совсем монотонным, а он все бубнил и бубнил про факты и расследования – мол, его книга раскрывает (тем немногим, кому в наши дни еще это интересно), как родичи Кеннеди забывали заплатить по счету за электроэнергию или заказывали пиццу, а потом не давали курьеру на чай.
Тут любой потерпел бы фиаско. Агентам Искайна следовало бы нанять кого-нибудь, кто сыграл бы его роль на ток-шоу, но в наши дни писатели – особенно напавшие на золотую жилу вроде семьи Кеннеди – таковы, что это становится все более и более проблематичным. Однако Искайн не входил в число моих клиентов и, следовательно, был не моей проблемой. Кроме того, по виду Дансигер я чувствовал: это еще не то,
Искайн наконец перестал бубнить, и Болл попытался оживить представление парой-другой провокационных вопросов про сексуальность Кеннеди. Искайн начал мямлить про то, как один из них как-то раз отправился покупать «Любовный туман» – неплохая рекламная вставочка, – но тут Болл снова ухватил бразды в свои руки и дал официальную рекламу.
– Ол-ля! Чертовская невезуха, Роддик, тебе пора закругляться! Однако шоу закругляться еще и не думает, вернемся сразу после ЭТОГО!
В паузе был только один ролик Пембрук-Холла, тестовый прогон «Кукла-чуть-жива!». Тоже, к слову скаэать, накладочка. Не так уж много в этот час у телевизора деток, которые могли бы, посмотрев рекламу, приставать к родителям с требованиями купить. Лучше бы приобрели право множественного показа в «Бей-Жги-шоу», там-то милые крошки от экрана не отлипают.
Еще один федеральный ролик, «Штрюсель и Штраусс» для «Америка-Плюс Зеплайн», потом еще два местных, и снова шоу, где Болл представил «Ненавистных». Группа вылезла на сцену и йодлем исполнила «Уход» – песню то ли про утрату, то ли про психоз, то ли еще про что-то в том же роде. Толком не понять. Единственное во всем этом интересное – я знал, что под нее, да и под все остальные хиты в альбоме, будет подложена моя «скрытая» реклама кускусных хрустиков.
Еще четыре рекламных ролика: три местных и «Их было десять». Болл вернулся с отрывком, озаглавленным «Записки психов-самоубийц», в котором владельцы мест вроде «Этических решений» демонстрировали коллекцию наиболее бессмысленных, идиотических и корявых фраз из предсмертных писем.
А затем наступил черед Дьяволов.
Я понял, что именно этого момента и ждали Депп, Дансигер, Бэйнбридж и Гризволд. Именно это я и должен был увидеть. Атмосфера в комнате накалилась, в воздухе только что электрические искры не проскакивали. Никто не произносил ни слова.
– Если вы еще не умерли и не страдаете непроходимым идиотизмом, – жизнерадостно начал Гарольд Болл, – то уж точно не могли пропустить хотя бы один-единственный рекламный ролик.
Быстренько прокрутили «Их было десять». Из зала донеслись восторженные вопли и хлопки.
Снова Болл:
– Леди и джентльмены, рад возможности представить вам группу, что превратила эту рекламу в шедевр. Встречайте – первое интервью на телевидении… ДЬЯВОЛЫ ФЕРМАНА!
Толпа обезумела. Камера переехала к занавесям над входом. Первым, с задиристым и самоуверенным видом, выскочил сам Ферман. Он сделал непристойный жест – толпе это понравилось.
Следующим показался шнобель. Выражение его лица яснее всяких слов свидетельствовало: он просто берет пример с вожака. Когда он вскинул голову и обнаружил полный зал народа, челюсть у него так и отвалилась от изумления. Затем появился Джет. Восторженные вопли зазвучали с новой силой, а потом перешли в тихий мерный рокот. Джет одарил собравшихся улыбкой во весь рот и приветственно вскинул сжатый кулак. Мерный рокот опять распался на истерические взвизги и крики.
Последним, из-за занавесей вынырнул Ровер. Он несколько мгновений нерешительно постоял у самого входа, поводя головой из стороны в сторону, точно опасаясь облавы, а затем торопливо прошмыгнул через сцену и спрятался за Джетом. Хинд и Искайн передвинулись в дальнюю часть диванчика для гостей программы, а Ферман плюхнулся рядом с Боллом.
– Вы пришли… – начал ведущий, но тут же умолк, обнаружив, что остальная троица никак не может решить, куда сесть. Ферман рявкнул на них – и Джет немедленно опустился на диван. Ровер – за ним. Шнобелю досталось место рядом с Роддиком Искайном.
– Ну, чего вылупился, Носяра? – спросил он, садясь.
Толпа загоготала. У Искайна и вправду был большой нос, но, разумеется, куда меньше, чем у самого Шнобеля.
– Приветик, – продолжил Шнобель, живо откликаясь на аплодисменты. – Дела – охренеть можно. За кулисами мы встретили «Ненавистных»!
– Они не заглушили его звуковым сигналом, – заметил я.
– А с какой бы стати? – сказала Дансигер.
Я снова уставился на экран, где Болл пытался овладеть ситуацией.
– Добро пожаловать на шоу, парни, – произнес он. – Мне бы хотелось задать вопрос, который сейчас, вероятно, крутится на языке большинства зрителей…
Шнобель приподнялся и громко продиктовал все четырнадцать цифр своего телефона. И добавил:
– Эй, девчонки, я только что проверился – если вы понимаете, о чем я. Думаю, понимаете!
Складывалось впечатление, что прореагировали на эту выходку скорее мужчины из зала, а не женщины.
– Не совсем этот, – засмеялся Болл. – Я о другом – где же пятый маленький Дьявола.
– Я не маленький, – возмутился Джет.
– Нас только четверо, – отрезал Ферман.
– Я говорю о молодом человеке в очках» который так славно поучаствовал в той взбучке, что вы задали Норману Дрейну.
– Джимми Джаз! – выпалил Джет. Ферман, не оборачиваясь, съездил ему по зубам.
– Ах он! – Главарь шайки изобразил удивление. – Он… ну вроде как мертв.
Внутри у меня все оборвалось. Подавшись вперед я спросил одновременно с Гарольдом Боллом:
– Что?!
– Правда? – удивился Шнобель.
Ферман поглядел на Болла, точно приглашая его насладиться шуткой, понятной только для избранных, и покрутил пальцем у виска.
– Вы уж простите Шнобеля. Его стукнули по башке на пару раз больше, чем стоило. Неприятно, но в драках за территорию без такого не обойдешься.
– Понятно. Так вы называете его Шнобелем?
Ферман размашисто кивнул.
– Разве и так на хрен не ясно?
Болл замер с раскрытым ртом – на полсекунды, не дольше, но я понял: на этот раз сквернословие его
