Очень скоро сообщили, что с меня внезапно сняли обвинения, и к десяти утра в сочельник я оказался на свободе. И снова никто не встречал меня – но это нимало не огорчало, Я хотел лишь одного: вернуться домой.
На сей раз возвращение было не столь радужным. Квартира застыла в том состоянии полной энтропии, в котором я оставил ее в самый разгар сборов, – и пребывала в таком виде все эти недели. Везде лежал толстый слой пыли, в спертом воздухе висел запах затхлости. Со времени моего ареста сюда никто не входил. Столько всего случилось с тех пор, что я даже не был уверен, смогу ли закончить начатое.
Я вытащил часы из пакета манхэттенской тюрьмы и вызвал накопившиеся сообщения. Одно, давностью в несколько недель, оказалось от Бэйнбридж: «Я прочла сегодняшние известия. О Господи! Ты арестован, да? Может, мне… Погоди. Если ты в тюрьме, ты ведь этого не услышишь, да?». Весельчак ухитрился позвонить с просьбой «дать знать, ежели я когда оттуда выберусь», так что я перезвонил ему и оставил сообщение, в котором обещал удивить его новообретенными познаниями о проделках Бея и Жги. Еще были примиренческие послания от Деппа, Гризволда и Дансигер, равно как от нескольких коллег не из Пембрук- Холла. Им я отвечать не стал. Последнее письмо прислала мне Джен – ей я ответил. А потом позвонил маме, чтобы сообщить: ее милый малыш вышел из тюрьмы – и нет, в этом году я не смогу выбраться к ней на Рождество.
Головой-то я понимал: надо опять приниматься за сборы. Однако заставить себя не мог. В квартире чего-то резко не хватало, и как ни странно, это был дух Рождества. Поймите меня правильно – я никогда не вывешиваю украшений к Рождеству, слишком уж это смешно для замотанного работой холостяка вроде меня. Но обычно в это время года стол, а иногда и вся комната были заставлены всевозможными подарками, которые я покупал для Весельчака и членов своей творческой группы или собирался везти с собой к матери или к сестре с ее ребятишками.
Сейчас квартира была слишком захламленной, слишком пустой, слишком тихой. А по телевизору на каждом канале – хоть я и думал, что такого просто не бывает – показывали что-нибудь рождественское. Укрыться от примет праздника было решительно невозможно.
Довольно долго я сидел в полной тишине. Слишком долго. Прилив энергии иссяк, как и не было.
Часы вдруг завибрировали. Я не прореагировал, пока не включился автоответчик.
– Мистер Боддеккер? Стен Мергатройд, творческий руководитель компании «Дельгадо и Дельгадо». Позвоните мне, хорошо? Спасибо.
Не успел он отсоединиться, новое сообщение:
– Привет! Говорят из отдела кадров «Штрюселя и Штраусса». Мы были бы очень признательны, если бы вы могли уделить нам несколько минут и перезвонить в любое удобное для вас время.
– Снова:
– Боддеккер? Привет, зайчик, это Рингволд из «М. и К.». Слушай, старикан Кресс просил меня тебе позвонить. Хочет купить тебе ленч и кое-что с тобой обсудить. Позвони мне и дай знать. Чем, скорее, тем лучше. Надеюсь, тебе будет интересно. Пока.
Закончила она протяжным чмоканьем.
Я выключил звук, однако сообщения продолжали поступать, одно за другим, с ужасающей скоростью. Когда перевалило за дюжину, я понял, что пора уносит ноги. Положил часы на кофейный столик и без оглядки выбежал из дома. Но скоро мне показалось, что я иду недостаточно быстро. Так что я остановил велорикшу и велел ехать, пока не скажу остановиться.
Остановился я лишь потому, что смертельно проголодался и заметил в Виллидже бар с грилем, не испоганенный никакими рождественскими аксессуарами. С потолка там свисали экраны телевизоров, а в дальнем конце зала виднелась небольшая сцена. Я переплатил водителю, зашел в бар, Забился за столик в самом темном углу и заказал пиво и самый большой гамбургер, какой у них только найдется.
Когда я отъел примерно половину гамбургера, часы пробили двенадцать. Экраны погасли, а на сцену влезла группка парней. Они взялись за инструменты и принялись играть «Веселого вам Рождества». Я поглядел на сандвич, решил, что не хочу бросать его несъеденным – как бы не получить похвальный значок за то, что не очистил тарелку, – и попытался жевать быстрее, подгоняя еду сдавленными проклятиями и здоровенными глотками пива. Оркестрик продолжал, первую песню сменили «Белое Рождество», «Ах, мне бы Роботетку к Рождеству», «Сайта лезет на Луну» и мелодия, которую обычно называют «Каштан, поджариваемый на открытом огне».
Старый «каштан» сменился… Не ослышался ли я?
Это и впрямь «Ода к радости»?
Я перестал жевать.
Да, это была «Ода к радости», аранжировка со странно знакомым синкопическим сбоем ритма. Я отодвинул стул и принялся разглядывать группу.
И точно – там оказался Джимми Джаз, в самом центре, с новеньким саксофоном. Он выводил мелодию, а остальные члены ансамбля окружали его кольцами ритма. Мальчик отлично выглядел – как настоящий профессионал. Подстриженные, аккуратно пои чесанные волосы, чистое лицо, сам одет в один из тех свободных махровых костюмов, которые потихоньку начинали выходить из моды. Похоже, Джимми отрастил себе небольшие усики, чтобы выглядеть постарше хотя и не без помощи какого-то усилителя роста волос. Прикрыв глаза, он самозабвенно выдувал но ты с таким прочувствованным видом, какого я никогда не видел у него в фермановские времена.
– Прошу прощения. – Подошел официант. – Вы закончили?
– Да, – отозвался я, не отрывая глаз от оркестра. – Еще кружку пива, пожалуйста.
Я продолжал смотреть, а официант, вернувшись пару минут спустя, вместе с кружкой пива брякнул на стол большой желтый значок. «Я НЕ ОЧИСТИЛ СВОЮ ТАРЕЛКУ!» Я проигнорировал его и принялся за новый стакан, любуясь, как Джимми меняется соло с гитаристом или пианистом, уходя на задний план с барабаном и контрабасом, а потом вновь возвращается к импровизации. За оставшиеся сорок пять минут выступления они вернулись к рождественской теме всего один раз, кажется, предпочитая оставаться на территории старых джазовых традиций. Жаль, со мной не было Деппа – он бы мог объяснить, что я слышу.
Ансамбль под пылкие аплодисменты присутствующих объявил перерыв. Опять вспыхнули экраны телевизоров. Музыканты отложили инструменты, а я поднялся и позвал:
– Джимми! Джимми! – И опомнившись: – Джеймс Джаскзек!
Он обернулся в мою сторону и прищурился, вглядываясь. Я помахал рукой. Джимми разинул рот, а я поманил его составить мне компанию. Он повернулся, шепнул что-то товарищам по группе, спрыгнул со сцены и подошел к столику. Я приветствовал его рукопожатием.
– Мистер Боддеккер! Ого!
– Рад тебя видеть, Джеймс. – Я подмигнул и показал ему на стул. – Заказать тебе что-нибудь выпить?
Он виновато огляделся по сторонам.
– Мне тут еще нельзя сидеть. Я соврал про возраст, чтобы меня взяли в группу, но спиртного не пью. Вы ведь меня не выдадите, правда?
Я засмеялся и покачал головой.
– Конечно, ты ведь на работе. Закажу тебе газировку. – Я сделал заказ, мы сели. – Здорово слабал. – Это словцо я подцепил у Деппа. – Как ты здесь оказался?
– Эрик – он играет на контрабасе – услышал меня в переходе. От них как раз ушел трубач… Ну вот, в общем, и вся история.
– А ты играешь гораздо лучше, – заметил я.
– Я вернулся в школу и занимаюсь в особой группе. Это здорово помогает. Теперь, когда я завязал с Дьяволами, у меня гораздо больше времени, чтобы учиться играть. Хотя я далеко не так хорош, как хотелось бы. Пока.
Я улыбнулся.
– Я тоже.
Официант принес нам по стакану содовой – я рассудил, что пьянствовать на глазах у мистера
