Джаскзека было бы плохим примером, – и Джимми признательно взял свою порцию.
– Значит, как понимаю, вас выпустили из тюряги? – Лицо его потемнело. – Простите. Грубо с моей стороны, да?
Я покачал головой.
– Вполне законный вопрос. Это ведь попало во все выпуски новостей. Мне глупо было бы делать вид, будто ничего не произошло.
– Значит, ждете суда?
Я покачал головой.
– С меня сняли обвинения.
– Прааавда? Верно, у вас был какой-нибудь очень уж знатный адвокат, да?
– Нет. Я написал рекламу для Пембрук-Холла.
Он на секунду смешался, по лицу пробежала тень.
– А, – произнес он. Но через миг добавил: – Я вас не виню, мистер Боддеккер. Правда-правда. Это ведь было неизбежно, да?
Я кивнул.
– И вообще я вовремя ушел, как вы думаете?
– Я рад, что ты ушел, – сказал я. – Рад, что именно тебе из 'всех Дьяволов хватило ума и мужества уйти прежде, чем все это… – Я беспомощно повертел рукой в воздухе. – Ну, ты понимаешь.
Он кивнул.
– Да.
Наступило неуютное молчание. Каждый молча глядел в свой стакан. Потом лицо Джимми просветлело.
– Эй, вы слышали про Остроголовых? Подписали контракт с «Дельгадо и Дельгадо».
Я засмеялся.
– Повезло им. Будут рекламировать что-нибудь интересненькое?
– Да вроде бы, мне говорили, йогурт, но я так и не видел ролика.
– Может, гангстерский бум прошел;
– Может, и прошел, – согласился Джимми.
Мы снова помолчали. Потом он спросил:
– А что вы исполните на бис?
– Я? – попивая воду, спросил я.
Он кивнул.
– Полагаю, уж Пембрук-Холл захочет, чтобы вы вернулись.
– Не думаю, что стану это выяснять, – ответил я. – Не хочу возвращаться.
Он пожал плечами.
– Что ж, едва ли у вас возникнут проблемы. Ну, то есть наверняка вы получили кучу предложений от всяких других агентств, да ведь?
Я подумал о часах, что лежат дома с отключенным звуком на кофейном столике и все принимают и принимают новые сообщения.
– Полагаю, что так. Но дело в том, что за последние несколько недель у меня было чертовски много времени на то, чтобы хорошенько подумать. И одно я понял твердо: мне не хочется обратно в рекламу. Боюсь, я больше не могу заниматься подобной работой.
Джимми уставился на меня, забыв о содовой.
– Чем же вы собираетесь заняться?
– Уеду из города.
– Куда-нибудь конкретно?
– Еще не придумал, – сказал я. – У меня куча дел Надо собраться. Еще у меня есть дом, который надо продать. Главное, чего я хочу, – уехать в какое-нибудь совсем другое место. Новая карьера в новом городе. Ну не заманчиво ли звучит? Жить в городе, где даже отделения Пембрук-Холла нет.
В Джимми Джазе оставалось еще достаточно от маленького мальчика, чтобы я увидел: мои слова задели его.
– Эй, это не твоя вина. К тебе это не имеет ни малейшего отношения. Ты был частью величайших моментов моей жизни. Мы представили миру «Наноклин».
– Как вы можете так говорить? – поразился он. – Как вы можете так говорить после… – Он отвернулся. – Ну, вы знаете. После всего, что произошло.
– Легко, – заверил я. – Я знаю, что это был небывалый успех, потому что кампания не выиграла ни едя-ной награды.
Он недоуменно посмотрел на меня.
– Ее заклеймили. Обдали презрением. «Клио» «Эдди», «Серебряная пирамида», награда Общества американских рекламодателей – все! Все проигнорировали самую успешную рекламную кампанию года – возможно, даже десятилетия.
– И это вас не обижает?
Я покачал головой.
– Напротив. Тогда-то я и понял, что эти рекламы действительно хороши – особенно «Их было десять». Лучшая, которую я сделал за всю жизнь, лучшая, какую я вообще сумел бы сделать на этом поприще. Позволь мне сказать тебе кое-что, Джеймс, – просто ужасно в двадцать восемь лет осознать, что ты достиг вершины.
– Вот уж из-за этого не переживайте, – попытался утешить меня Джимми Джаз. – Надо просто начать все заново. Главный вызов тут – переиграть самого себя.
– Только не на этот раз, – возразил я. – Главный вызов для меня сейчас вложить деньги и талант – туда, где от них будет хоть какая-то польза.
– Но, Боддеккер, вы принесли очень много пользы. Людям нужна чистая одежда…
– На свете множество всяких вещей, которые нужны людям гораздо больше. Некоторым людям нужна одежда. Точка. – Я прервался и дал себе время остыть. – Прощу прощения. Не собирался читать тебе лекции.
– Все в порядке. Кажется, я вас понял.
Я собирался рассказать ему о работе, которой хотел заняться, и городе, который выбрал, но тут экраны снова замигали, и мы отвлеклись.
Судя по взгляду, каким мы обменялись, и я, и Джимми Джаз прекрасно знали, что сейчас будет.
Ролик начинается ослепительной вспышкой белого света. Камера поворачивается и становится ясно, что это была вспышка другой камеры. Дьяволы Фермана спускаются по ступеням какого-то официального здания в окружении репортеров. Один из репортеров вырывается вперед и сует микрофон в лицо Ферману.
– Ферман! Ферман! Правда ли, что вы приняли вызов «Наноклина»?
– Ага, – говорит он, отмахиваясь, как будто речь идет о совершеннейшем пустяке.
– Вы и в самом деле думаете, что вам это удастся?
– Клянусь жизнью. – Ферман ухмыляется.
Раздается закадровый голос диктора:
– Мы предложили Дьяволам Фермана принять вызов «Наноклина» – проверить, найдется ли хоть какая-то грязь, которая сумеет остановить «Наноклин», чудо современной стирки!
Переход кадра: тускло освещенная улица, которая выглядит смутно знакомой. Под фонарем собралась кучка странно одетых людей. Это Милашки. Внезапно на них с четырех сторон бросаются Дьяволы. Из четырех глоток рвется фирменный боевой клич: «Йип-йип-йулллл!!!».
– Вот они! – говорит закадровый голос. – Великолепно исполненная засада на их смертельных врагов, Милашек!
В кадре Джет. В обеих руках у него по жертве, и он ритмично и без малейшего усилия колотит их головами друг о друга.
– Похоже, на Джете появятся чудесненькие подтеки крови!
