Теперь в кадре Тараканчик, который обхватил своего противника, кусая и лягая его с яростью, способной посрамить даже Ровера. Он со своей жертвой катится кувырком по улице и врезается в большой мусорный бак рядом с какой-то забегаловкой.
– Самый новый член банды, Тараканчик, также принял вызов! Вот как основательно перемазался он в грязи с улицы. И ТОЛЬКО ПОГЛЯДИТЕ! Он вываливается в застарелом протухшем жире пищевых отходов. Отличный ход!
Наплыв на Ровера, который рычит и воет все громче, молотя поверженного врага кулаками, локтями, коленями, ногами.
– Похоже, Ровер собирает замечательную коллекцию пятен крови, экскрементов, мочи и… ну, что там еще есть.
И наконец в кадре Ферман. Он поливает упавшего противника той же зажигательной смесью, которую пустил в ход на похоронах Шнобеля. Несчастный с усилием приподнимается и встает на колени, когда Ферман зажигает ракету и швыряет в него. Взрыв, языки пламени и высокий черный столб дыма, заволакивающего всю сцену. Из дыма, откашливаясь, вырывается Ферман, в саже и копоти.
– И – ооо! – запах этого топлива никогда,
Резкий переход к белой комнате, где выставлены четыре закопченных, чумазых, окровавленных униформы. Похожий на ученого человек тщательно осматривает их и поворачивается к камере:
– Я заявляю, что эта одежда не подлежит восстановлению – и представляет опасность для жизни!
Диктор:
– А теперь обработаем эту одежду «Наноклином» чудом современной стирки!
Замедленной съемкой: одежда падает в стиральную машину, туда же каскадом сыплется порошок «Наноклин». На экране, постепенно загораживая всю сцену начинают появляться разноцветные вопросительные знаки.
– А результат?
Монтажный переход к установленным в Центральном парке виселицам. С перекладины над головой свешиваются четыре петли.
– В день казни за убийство, членство в преступной группировке, жестокое обращение с животными и тринадцать прочих пунктов из состава преступления одежда Дьяволов будет чистой, чистой, чистой! Клинически чистой! «Наноклин»!
Камера скользит мимо ряда виселиц. На каждом помосте стоит по фигуре, но четвертая петля не занята. Камера скользит в пустоту, раздается скрежет и громкое «клац!». В поле зрения появляется тело Тараканчика. Голова у него запрокинута под немыслимым углом, изо рта свешивается язык. Тело медленно вращается на веревке.
Диктор объявляет:
– Тараканчик: «Уличная грязь СОШЛА! Вар СОШЕЛ! Следы пищевых отходов СОШЛИ!».
Пустой кадр. Снова звуковое сопровождение: «Клац! Бряк!», в поле зрения падает Джет. Когда его тело достигает конца веревки, та дергается и вибрирует, пока не становится на удивление неподвижной. Ненадолго – Джет начинает биться в конвульсиях, силясь выдернуть голову из петли. Воздух наполняется странным низким бульканьем, а Дьявол пытается освободить связанные за спиной руки. На счастье, закадровый голос диктора заглушает звуки борьбы:
– Джет: «Все брызги, пятна и подтеки; засохшей крови магическим образом исчезли. Клиническая чистота!»
Снова та же панорама. В кадре оказывается Ровер. С веревкой происходит примерно то же самое, что и у Джета, однако Ровер ведет себя иначе. Глаза у него выкатываются на лоб, лицо быстро приобретает синюшный оттенок, а в паху на униформе Дьяволов расползается большое пятно.
– Но что там с Ферманом?
В самом деле – что там с Ферманом?
Медленный наплыв: все белое. Зима где-то за городом. Деревья тянут к небу голые ветви. Холмы, сугробы, низко нависшее небо. К нам мчится какая-то фигура, наполовину в тени, наполовину на свету. Когда она приближается, мы видим, что это Ферман. Выглядит он так, точно бежит не на жизнь, а на смерть. Строго говоря, так оно и было – я посоветовал Левину организовать побег, чтобы снять эту сцену.
По мере того как изображение Фермана заполняет экран, снова раздается голос диктора:
– Итак, Ферман сбежал с мероприятия в парке, и, как видите, это не составило особых трудов ни для него, ни для его клинически отнаноклиненной униформы. Разумеется, если ты Дьявол, долго оставаться чистым тебе не придется…
Слышатся раскаты грома, и неожиданно по всему телу Фермана расцветают красные цветы. Он начинает откидываться назад, а на груди, животе и ногах – только не на голове – у него появляются огромные дыры. Внезапно выстрелы прекращаются. Ферман падает на снег и уже не шевелится.
Смена кадра: два солдата сидят на крыше бронетранслортера, замаскированного снежным камуфляжем времен Норвежской войны. В руках у каждого двадцатимиллиметровый ручной пулемет. Над дулами пулеметов курится дымок. Солдаты синхронно поворачиваются к камере и поднимают большие пальцы.
– Мы управились!
Наплыв на мертвое тело Фермана, лежащее на покрасневшем снегу. Сверху хлопается большая пачка «Наноклина».
– Больше, чем просто чистота. Клиническая чистота. Суперпорошок «НАНОКЛИН»!
Разряжающие атмосферу титры: «Теперь доступен везде!».
Затемнение.
Судя по ошеломленному молчанию, воцарившемуся в баре, я мог сказать, что ролик достиг требуемого эффекта: облегчение, что вся эта история с Дьяволами наконец-то закончилась, смешивалось с леденящим ужасом, после которого всякий дважды подумает, прежде чем пойти по их стопам.
Я следил за выпусками новостей. За две недели с тех пор, как ролик вышел в сетях, активность городских шаек снизилась на пятьдесят процентов, тем самым достигнув обычного предрождественского уровня. И это означало одно – банды больше не пытаются привлечь внимание городских рекламных агентств.
Я внимательно глядел на Джимми Джаза, который никак не мог оторвать глаз от экрана, хотя давно уже показывали новый ролик.
– Рад, что все закончилось? – спросил я.
Он встряхнул головой, словно с трудом возвращаясь обратно, к реальности.
– Трудно поверить, что все это происходит за шестьдесят секунд.
. – Я имел в виду твое членство в Дьяволах.
– Да. О да. – Джимми слабо кивнул. После ролика в лице у него не осталось ни кровинки. – Собственно, я этому уже давно радуюсь.
– Еще не видел этой рекламы?
– Ох, видел. Просто… никак не привыкну.
– Прости, – сказал я.
– Ничего. Не за что извиняться. Теперь-то я в жизни не собьюсь с прямой дорожки, клянусь.
– Вот и хорошо, – произнес я.
Со сцены донесся какой-то шум. Оркестр занимал места для нового выступления.
– Пожалуй, надо отпустить тебя работать. – я поднялся и протянул ему руку.
