– Неужели непонятно? Словно мы всю ночь провели вместе.
– Ты бы этого хотел?
– Больше всего на свете!
– Ну что же, – молвила она, – может быть, удастся и это организовать.
Его лицо помрачнело.
– Я что-то сказал не так? – Он положил на тарелку кусок хлеба, который до этого надкусил. – Я для тебя ничто, Доната.
– О чем это ты? Это же неправда!
– Правда. Сигарета тебе важнее.
– Нет. Иначе я бы сейчас не была с тобой.
– Почему бы тебе здесь не закурить? Мне это не помешает.
– В комнате больного курить не полагается.
– Ну, значит, ты все же можешь себе представить, что мы проведем ночь вместе?
– Ведь я только что тебе именно это и сказала.
– Разговоров мало, Доната.
– Не можем же мы быть вместе круглые сутки.
– Почему бы и нет?
– Потому что я этого не выдержу. – Доната в этот момент с удовольствием бы закурила и рассердилась на себя за это желание. – Видишь ли, дорогуша, у мужа и у меня всегда были отдельные спальни, а в течение дня каждый занимался своим делом.
– Да, но ведь это был именно муж. Он знал, что ты всегда принадлежишь ему… – Тут Тобиас сам посчитал сказанное слишком категоричным и поправил себя: – Что вы оба принадлежите друг другу.
– Да, видимо, так оно и было, – равнодушно согласилась Доната.
– А я вот никогда не знаю, можем ли мы быть вместе, – посетовал он.
– Быть может, в этом и состоит вся прелесть наших отношений. Но сейчас, прошу тебя, прекрати дискуссию и жуй!
– У меня нет аппетита.
– Тогда придется вычеркнуть из программы следующих дней нашу совместную трапезу.
– Доната, я…
– А теперь возьми себя в руки! Уж этот-то кусок бутерброда, с аппетитом или без оного, ты проглотить сможешь. – Она осознала, что впадает в тот самый тон, которого хотела избежать. – Намазать тебе на него чуточку меда? – спросила она более сердечно.
Он кивнул.
Госпожа Ковальски разрезала заранее его бутерброд на небольшие кусочки. Теперь Доната мазанула на каждый из них по маленькой порции меда и стала один за другим совать ему в рот.
– Вот и получилось, – удовлетворенно заметила она. Он запил последний кусок глотком чая.
– Это потому, что ты меня кормишь.
«Не веди себя как маленький», – хотелось ей заметить в наставительном тоне, но вместо этого она произнесла:
– Тогда придется мне, видимо, и в обед покормить тебя супом с ложечки. Госпожа Ковальски приготовит сегодня совершенно изумительный мясной бульон специально для тебя.
– Она от тебя просто без ума.
– Надеюсь, что это действительно так. Люди, тебя обслуживающие, должны хоть чуточку тебя и любить тоже. Разве не так? Иначе это было бы ужасно. Чего бы ты хотел сейчас? Может быть, принести тебе радиоприемник? Или, если хочешь, телевизор?
– Нет, спасибо… – Он запнулся.
– Говори же!
– Когда ребенком я болел и должен был лежать в постели, мама обычно мне что-нибудь читала.
Доната засмеялась.
– А когда ты поправлялся, то она играла с тобой в «Не сердись, человечек»,[6] так?
– Откуда ты знаешь?
– Так ведь поступают все любящие матери. Моя в том числе. – «Но я-то тебе не мать, – подумала она, – и роль матери играть не собираюсь!»– А что, Г. Липперт тоже так поступала?
– Гундель? Я у нее ни разу не болел. А то бы она тоже не стала обо мне беспокоиться, – заметил он. – Это не в ее духе.
– А что же в ее духе?
– Она – молодая девчонка. Эгоистичная. И уже основательно потрепанная.
– Не очень-то лестная характеристика, – произнесла Доната укоризненно, но ощущая, что его слова ей приятны.
– Да, но, когда влюбляешься, таких вещей сразу-то не замечаешь.
Доната промолчала.
– Разве с тобой такого не случалось? – допытывался он. – Что сначала влюбилась и только позднее поняла, что он твоей любви не стоит?
Она задумалась и мысленно перебрала свои влюбленности одну за другой.
– Нет, – решила она, – бывали конфликты, отчуждение и разрыв. Но каждый был достоин моей любви. – После короткой паузы она добавила: – Их было не так много, как ты, наверное, думаешь.
Она встала и собрала посуду.
– Ну сколько же? Скажи мне, – попросил он.
– Не скажу.
Он схватил ее за руку.
– Почему?
– Потому что тебя это не касается, дорогой мой. Я ведь не задаю тебе нескромных вопросов.
– Вопросов нескромных не бывает. Таковыми могут быть только ответы.
– Потому-то я тебе и не отвечу. – Она вдруг воззрилась на него: – Но ведь этот афоризм не ты выдумал? Где-нибудь вычитал?
– Ты права. У Оскара Уайлда.
– Ты у меня этакий маленький острых слов чеканщик. Ну, а теперь все же отпусти меня!
Однако он еще крепче сжал ее руку.
– А что ты собираешься делать?
– Поставлю поднос в коридор около двери, чтобы госпожа Ковальски тебя не беспокоила, когда будет убирать. Проплыву круг в бассейне, надеюсь, ты не будешь возражать. Потом оденусь.
Он отпустил ее руку.
– А когда появишься у меня снова?
– Не позднее чем твой супчик. Я ведь тебе обещала. Она прочитала в его глазах разочарование, но решение свое менять не собиралась.
– А что мне до этого делать?
– Отдыхай, дорогуша! Сам подумай, ты ведь лежишь здесь, чтобы выздороветь. Сказать, чтобы тебе принесли радиоприемник?
– Нет, спасибо.
– Как хочешь. – Она подвернула ножки складного столика под крышку, послала Тобиасу воздушный поцелуй, нажала локтем на ручку двери и вышла из комнаты.
Вопреки опасениям Донаты уик-энд прошел вполне миролюбиво. Тобиас был, правда, чуточку капризен, но в основном спал или дремал в одиночестве. Она время от времени заглядывала к нему, и он часто даже не замечал ее присутствия.
Себастиан о себе знать не давал.
В воскресный вечер Доната предложила сестре вместе навестить Тобиаса.
– Надеюсь, ты не ожидаешь, что я стану за ним ухаживать? – спросила Сильвия, высоко вздернув брови.
