– Вот именно, «почти».
И вдруг почувствовала, что ее ягодицы упираются во что-то твердое. Твердое, и горячее, и очень живое. Глаза у нее расширились.
Тобиас поцеловал ее в шею и пробормотал в ухо:
– Доната, ты сама не знаешь, какая ты. Я тут лежу целыми днями и думаю только о тебе. Иногда мне кажется, что я вот-вот лопну… или сойду с ума.
– С твоей стороны нечестно…
– Конечно, нечестно – так долго ждать тебя напрасно. – Он взял из ее руки стакан и отставил подальше. Его губы, теперь уже не болезненные, а гладкие и мягкие, встретились с ее губами. Их языки соприкоснулись, а его руки стянули с ее плеч домашний халат.
«Ох, и ловкий же искуситель», успела подумать она и тут же, отказавшись от всякого дальнейшего сопротивления, полетела в омут своей страсти. Потом они лежали в его постели обнаженные, тесно прижавшись друг к другу. Придя в себя, она встала и только теперь замкнула дверь. «Как обнимет милый друг, тут уж думать недосуг», – пронеслось у нее в голове, и она невольно рассмеялась сама над собой.
Теперь, положив голову ему на плечо, а руку – на грудь, Доната думала: это – лучшее, что может быть в ее жизни, блаженствовать, лежа в его объятиях. До сих пор она запрещала себе впадать в экстаз, ведь поддаться такому чувству было для нее равносильно потере контроля над собой, а, значит, превращению в нечто обезличенное. Но, лежа рядом с ним, она, кажется, нашла путь возвращения к любви. Или еще не совсем? Доната больше не чувствовала себя умной, уверенной в себе, расчетливой женщиной в самом творческом возрасте. Рядом с ним, таким большим и сильным, она будто превратилась в девчонку, очень молодую и очень уязвимую, и все же полную доверия к любимому.
Она искала слова, чтобы объяснить ему все это, взвешивая, однако, правильно ли будет полностью раскрыться перед ним. А вдруг ему все это покажется смешным…
– Я люблю тебя, Кошечка ты моя, – прошептал он. Она с любопытством повернула голову, чтобы увидеть его профиль.
– Так ты меня еще ни разу не называл.
– Мысленно уже сколько раз называл. Ты со своими пронзительно-зелеными глазами и короткими шелковыми волосами всегда казалась мне кошечкой. Кошечкой, которая устроилась у меня на коленях.
Ее глубоко тронуло, что его ощущения похожи на ее собственные.
– Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас помурлыкать.
– Так попробуй, Кошечка! Я уверен, что у тебя получится.
Дверная ручка задвигалась. Но они взглянули на дверь лишь после того, как услышали за нею шорох. Доната быстро приложила пальцы к его губам.
Они еще подождали, но на этом все и кончилось.
– Кто бы это мог быть? – прошептала Доната.
– Твоя сестра.
– Ты уверен?
– Кто же еще? Госпожа Ковальски стучится, прежде чем войти.
– Но Сильвия? Что это ей пришло в голову?
– Она иногда навещает меня, если ей скучно. – Он поцеловал кончики пальцев Донаты. – Кажется, ее общественные обязанности не так уж изнурительны.
– Но она ведь должна знать, что я у тебя.
– Потому и пришла.
– Она шпионит за мной, что ли?
– Ну, столь сурово я бы это не оценивал.
– Мне очень, очень неприятно, Тобиас.
– А мне ничего. Меня уже тошнит от нашей вечной игры в прятки.
Доната была близка к тому, чтобы рассказать ему о столкновении со Штольце. Но потом ей показалось, что время для этого еще не настало.
Она и сама еще окончательно не решила, как будет реагировать на требование Штольце.
Сильвия про закрытую дверь ничего не сказала. Но ее лицо выражало крайнее неодобрение, а разговаривала она лишь односложно.
Доната размышляла, не следует ли самой затронуть щекотливую тему. Но потом подумала: «А зачем?» Сильвия, конечно, все знает. Обе они взрослые женщины, так что нет причин перед нею оправдываться.
В субботу Тобиас встал и провел целый день на ногах, но сразу после ужина, изнуренный и уставший до изнеможения, лег в постель.
Доната и Сильвия сидели у телевизора, посматривали на демонстрируемое шоу и пили вино. Время от времени они обменивались какими-то словами. Собственно, Доната, оживленно болтая, пыталась как-то развеять судорожную ожесточенность сестры, причем ей самой эти усилия представлялись довольно глупыми. «А нужно ли это мне?» – спрашивала она себя.
Неожиданно, уже осушив несколько стаканов вина, сестра высказалась:
– Похоже, ты ощущаешь серьезные угрызения совести?
Доната рассмеялась.
– С чего это ты взяла?
– Не спорь! К тому же сами эти угрызения говорят в твою пользу.
– Но позволь, – запротестовала Доната, – я…
Сильвия не дала ей договорить.
– Это так. Я тебя знаю. Ты так много говоришь, потому что у тебя есть что скрывать.
– Неправда. Я много говорю, потому что ты играешь в молчанку.
– Я стала очень задумчивой, и ты знаешь причину.
– Из-за Тобиаса?
– Из-за тебя и Тобиаса.
– Видимо, это мое личное дело.
– Нет, это касается всей семьи. Меня, Крошки Сильви и Христиана.
– Смешнее не скажешь.
– Мы потеряем наше доброе имя. Ну, Христиан и я, мы еще как-то можем через это перешагнуть. Но ты портишь Крошке Сильви ее шансы на замужество. Кто это женится на девушке, у которой тетка связалась с мальчишкой?
– Мальчишкой? Тобиасу двадцать пять.
– Ты ему в матери годишься.
– К счастью, я ему не мать. И я не верю, что тебя якобы серьезно беспокоит ухудшение шансов Крошки Сильви на замужество из-за меня и Тобиаса. Мы ведь живем не в средние века.
– Во всяком случае, вся эта история мне глубоко противна.
«Просто ты злишься, что я с ним счастлива, – подумала Доната. – Потому что ты ревнуешь». Но она этого не произнесла, не желая обижать сестру. Вместо этого она ответила:
– Это я могу понять. Ты никак не рассчитывала на то, что я могу еще раз влюбиться.
– Это скандал!
– Чепуха, – парировала Доната. – Никто и не заметит. – В тот же момент она поняла, что это неправда. Штольце давно все знает, и если верить ему, то знают и все сотрудники офиса. Но она не хотела отходить от избранной тактики. – Христиан и Сильви никогда не додумаются, если ты сама не ткнешь их носом в мои дела.
– Если я и смолчу, все равно другие ткнут. – На щеках Сильвии выступили крупные красные пятна. – Доната, прошу тебя, неужели нельзя этого избежать?
– От судьбы не скроешься.
– Дорогая Доната, ты все очень упрощаешь. Ты стоишь на пороге того, чтобы пустить на ветер и полностью разрушить всю свою жизнь, всю нашу жизнь. Но действительно, твоей вины тут вовсе нет. Так определено тебе звездами, от этого защиты не существует.
– Ты же знаешь, я считаю астрологию вещью никчемной.
