– Положим, отпущу я тебя. Да только как же ты мне крепость отдашь?
– Тем путем, которым я вышел, и войти можно. Все то время, пока мы в крепости стояли, мои люди под стеною лаз рыли. Может, еще когда-никогда в Тамар-Тархан войти надо будет – отчего ж загодя не подготовиться?
– Это что ж ты, и лошадь по тому лазу протянул?
– Мои разъезды вокруг города в дозоре – там лошадь и взял. А заодно и людей упредил, чтоб по сигналу готовы были выступить. Сам понимаешь – в городе им сражаться несподручно, но отвага касогов тебе известна.
– Да уж, не внове.
– Ежели решишь со мной идти, стоит лишь гонца с тамгой этой послать, – Тимир-Каан вытащил из-за пазухи серебряную бляху с витиеватыми восточными письменами, – и мои люди в единый миг ворота захватят. А уж там, кеназ, не зевай.
Святослав задумался: «Небывалое дело, чтоб так, на хапок, твердыню этакую взять. А с другой стороны если глянуть – может, и правда? Касоги для ромеев – варвары, что с ними чиниться… Вдруг Тимирхан не врет, так и впрямь дело разом решить можно. Знать бы только, что он на самом деле Тимирхан. Тамга вроде бы всамделишная. Никакой хан такую, буде жив, не отдаст. А если все же хитрость? Эх, когда б Амвросий так не оплошал, было бы у кого совета испросить».
Мысли о старике-учителе, найденном его всадниками обеспамятовавшим в степи, настроили князя на мрачный лад.
«Экая незадача. Как же наверняка-то вызнать?»
– Княже, – доложил один из воевод, стоявший у входа в шатер, – там херсониты какие-то к тебе просятся.
– Вдругорядь пусть придут. Занят я сейчас.
«И все же: засада или удача? А, была не была… Господь не выдаст, свинья не съест!»
– Слушай меня, Тимирхан. Ежели правду сказал, как победим супостата – дам тебе в земли родные воротиться со всею добычей, а еще и от себя добавлю. Но коли нет – разорю страну твою, огнем и мечом пройду, детям и внукам своим заповедаю камня на камне не оставить. А тебя, сокол, конями порву. – Он взял булатный меч с золотой насечкой и протянул его Тимир-Каану. – Рядом пойдешь.
– Ты правильно решил, кеназ. Уже смеркается, пора ударить. Мои люди охраняют округу, они подпустят тебя близко к стенам.
– Выступаем, – оборвал его Святослав. – И да поможет нам Бог.
Глава 20
Судьба ничего не дает навечно.
Король хмуро смотрел на съежившегося под его тяжелым взглядом мальчишку. Его тощая угловатая фигура вызывала в Людовике смешанные чувства. Он помнил, что должен любить его, как отец сына, но всякий раз, когда, завидев короля, принц испуганно жался к стене, а тот втайне сожалел, что не может вселить в этого задохлика собственную душу.
Не так давно верный аббат Сугерий поведал духовному сыну о ереси, именуемой метемпсихозом, – проповедовавшей возможность перерождения. Людовика не покидала мысль, как было бы хорошо, когда б эта ересь вдруг оказалась правдой. Но, оставаясь верным католиком, государь безжалостно гнал от себя обольстительную мысль и теперь глядел на тщедушного наследника, понимая, что именно ему предстоит продолжить дело его жизни.
– Рассказывай, где вы были, – взглядом сгибая плечи мальчика, потребовал король.
– Мы ездили в монастырь, – пролепетал юный престолонаследник. – Там было хорошо, благостно…
– Какой монастырь?
– Я не знаю, де Белькур не говорил об этом. Он лишь заверил, что настоятель аббатства – воистину святой человек. И это правда, отец.
– Правда? – Людовик наклонился вперед в кресле, впиваясь ногтями в подлокотник с такой силой, что резные львы чуть не взвыли от боли. – Отчего ты так решил?
– Когда он говорил со мной…
– О чем говорил?!
Принц смешался, недосказав фразы:
– Он поведал мне, как суетно мирское бытие и что лишь власть духовная, власть, движимая перстом Божьим, в силах направлять мятущиеся души людские к верной цели. Только тот, кто поставлен волею Царя небесного, обретает право вести народы, подвластные ему.
– Каналья, – буркнул Людовик. – И ты что же, поверил ему?
– Отец, как можно не поверить такому человеку? Свет исходил от него, совсем иной свет, нежели от лампады или факела. Аббат, как бы изнутри, от самого сердца, был охвачен сиянием.
Король поморщился.
– Ты говоришь ерунду. Охвачен был сиянием, или тебе это почудилось, суть дела это не меняет. Ты – наследник престола, и в свой срок должен стать христианнейшим королем Франции. За ту непременную поддержку, которую оказывали мы святейшему престолу в Риме, Господь вручил нам державу. Такой порядок жизни освящен временем и Папскими эдиктами. И не какому-то там аббату изменить это! Это гордыня! Смертный грех, которому нет прощения! Что еще говорил аббат?!
Наследник престола с испугом поглядел на отца и, молитвенно сцепив руки, хрустнул пальцами. Людовика отчего-то взбесил этот звук.
– Прекрати немедленно! – заорал он. Принц слега попятился. – Ты растешь никчемным увальнем, – кричал, вскочив с трона, король. – Ты робок, как девица! Ты неуч! Тебе пристало быть служкой в церкви, а не королем Франции! Вот – посмотри на эти руки! Думаешь, я держу ими скипетр? Я держу ими за горло непокорных баронов, держу меч, чтобы карать ослушников и защищать верных! А ты своими жалкими пальцами способен только издавать противный хруст! Тебе не укротить такого строптивого коня, как Франция.
– Отец, я буду хорошим королем! Я даю тебе слово! Господь не оставит меня!
– Господь сам знает, как ему поступать! Молись и полагайся на себя, на свой ум и силу, на мудрость советника, а остальное – не твое дело! Господь…
В тронный зал, тихо перебирая четки, вошел аббат Сугерий.
– Что я слышу, сын мой? Зачем поминаешь ты Господа всуе?
– Прости, отче, – Людовик Толстый склонил голову, и багровый цвет на его щеках вновь стал уступать место землисто-серому, – я говорил в запале.
Он повернулся к сыну:
– Иди. Хотя нет, скажи: заставлял ли тебя этот богопротивный святоша присягать себе или делать нечто подобное?
– Нет, не заставлял…
– Ну, слава Богу! Твое счастье.
– …но я сам, проникшись благоуханным сиянием, исходившим от него, и святостью речей этого великого человека, целовал персты его и клялся вечно следовать каждому слову его.
– Ступай прочь, недоумок! – снова багровея, взрычал Людовик. – И не появляйся на глаза мои, пока не позову!
Мальчик опрометью бросился из зала.
– Ты слышал? – оборачиваясь к Сугерию, неистовствовал король. – Слышал? Он целовал персты «этого святого человека»!
– Я лишь отчасти был свидетелем вашей беседы, – мягко проговорил аббат Сугерий. – И мне горько сознавать, что ты дал волю гневу, ибо не подобает христианскому монарху кричать и топать ногами, будто пьяному торговцу на ярмарке.
– Я согрешил, отец мой, – удрученно потупил взгляд Людовик Толстый, – но сам посуди: этот Бернар везде. Ему внемлет паства, ему присягают бароны, он отрешает от клятвы верности, словно римский понтифик. Ответь мне, Сугерий, где же, наконец, папский легат?
– Без сомнения, он где-то близко. Вести, пришедшие из Рима, свидетельствуют, что Его Святейшество уже направил к нам верного и мудрого человека.
