– Это еще что! – Веригин вспомнил очередную историю. – Как на Кавказе мы преследовали очередную банду горцев…
Терлецкий не выдержал. Байки, охотничьи рассказки, этнографические экскурсы чрезвычайно украшают пустопорожний разговор. А тут преступление! Надо генерала с этнографом куда-нибудь отправить с поручением, чтобы не мешали расследованию.
– Господа! Вернемся к делам! Павел Павлович, поднимитесь-ка к Шулявскому! Вдруг он спит?
– К вашим услугам! – Веригин щелкнул каблуками.
– Если комнату не откроет – ломайте дверь, допросить надо. Возьмите с собой кого поздоровей – господина Рооса, к примеру.
Генерал посмотрел на этнографа. Пошутил, что ли, Терлецкий? На здоровяка этот долговязый мешок с костями никак не тянул. Роос же улыбнулся Веригину во весь белозубый рот. Делать было нечего.
– За мной! – скомандовал Павел Павлович этнографу.
Тот с удовольствием пошел.
– А мы осмотрим покои князя, – решил Терлецкий.
– Зачем? – искренне удивился Киросиров. – Отравительницу мы установили.
– Вы установили, а мы еще нет, – парировал Илья Андреевич. – Яд не в порошке глотали! Либо в пищу, либо в питье подмешали. Надо проверить посуду.
– А Анне Михайловне уже сказали про смерть Василия Васильевича? – подал с дивана голос Митя.
Тоннер чуть не хлопнул себя по лбу. Забыл он совсем про старую княгиню! Но стоит ли говорить ей о смерти единственного сына? Тут надобно поразмыслить. Даст ли ей Бог силы пережить эту весть?
– Не беспокойтесь, – сказал Глазьев. – Сейчас схожу, микстурки волью, а говорить ей бесполезно. Ничего не понимает.
– Господа, начинайте осмотр без меня. Я догоню. – Илья Андреевич бросился по анфиладе за удалявшимся Глазьевым.
Догнать его удалось в центральной ротонде:
– Микстурка у вас с собой?
– Да-с! Во врачебном деле все необходимое должно быть под рукой. – Глазьев не останавливался, и Тоннеру пришлось преградить ему дорогу.
– Дозвольте полюбопытствовать? – Тоннер решительно протянул руку к склянке.
Глазьев отдал ее неохотно.
– Микстурка собственного приготовления. Состав, знаете ли, в тайне держу.
Илья Андреевич, вытащив крышечку, левой ладошкой аккуратно помахал у горлышка и осторожно втянул в себя воздух. Потом капнул себе на ладонь. Пристально рассмотрев жидкость, решился попробовать микстурку на вкус прямо из темной склянки.
– Опий? Не ошибся? – спросил у Глазьева.
– Травяной настой!
– Анализ сделать?
– Мак, конечно, имеется.
– А трав там никаких нет. Опий, да и только. Правда, раствор слабый. Отравить таким нельзя.
– Я врач, а не убийца, – обиделся Глазьев.
– Чем больна княгиня? За завтраком вы мне так и не ответили!
– Болями мучается. Только микстуркой и спасается…
– Что именно у нее болит? – перебил Тоннер.
– Что, что… Вся организьма болит.
– Организьма, говорите? Что вы заканчивали, Антон Альбертович? – ласково поинтересовался Тоннер.
– В каком смысле?
– Учились где врачебной науке?
– А вы, Илья Андреевич?
– Медико-хирургическая академия.
– Завидую. Никогда в Петербурге не был. Вот бы съездить! Зимний дворец посмотреть, государя императора увидеть! Часто лицезреете?
– Учились где? – стоял на своем Тоннер.
– Учился? Учился много где! Человек, знаете, всю жизнь учится. Сначала ползать, потом под стол ходить. Затем читать, писать. Арифметики там разные изучает, закон Божий…
– Латынь, которой вы не знаете. – Тоннер жалел, что рядом нет Терлецкого или на худой конец Киросирова. Взяли бы субчика за грудки, вмиг перестал бы ваньку валять. – Как будет 'мышца' на латыни?
Глазьев молчал.
– А 'мозг'?
– Чего-то не вспомню!
– Вы – шарлатан!
– Что вы, право! Академиев, как вы, не кончал, это правда, до всего своим умом дошел! Самоучка!
– Где сонное зелье научились варить?
– Дед травником был. И отец! Не только опий, могу всякие настойки делать. Лечу народными средствами. И люди мне благодарны! Боль снимаю, страдания облегчаю. Что в медицине хитрого? Нацепил пенсне, сделал умный вид, пульс пощупал, живот помял, брякнул что-то непонятное да кровь отворил – этому я в цирюльне научился. А что вы, доктора из академий, еще умеете?
– Много чего. Например, могу доказать, что пациент вместо лекарства получал настойку опия и вследствие неоказания врачебной помощи умер. За такое 'лечение' вас в Сибирь сошлют!
Глазьев рухнул на колени.
– Не губите, сударь, не губите. Христом Богом, всеми святыми заклинаю, отпустите! Клянусь, врачевать больше не буду. Пойду опять в цирюльню. А за вас каждый день по свечке буду ставить.
Схватив руку Тоннера, Глазьев стал осыпать ее поцелуями.
– Ничего обещать не могу. Цианиды держите? – строго спросил Илья Андреевич.
– Зачем они мне? Я страдания облегчаю, травить пациентов мне невыгодно. Платят живые, мертвым я без надобности.
– Опий сами варите? – Тоннеру удалось выдернуть руку.
– Сам, сам! Сам и развожу. – Глазьев не решался встать с колен.
– Могла Настя концентрат у вас взять?
– Настя? Запросто. Сам бы дал! Благодаря Настеньке меня сюда и позвали. Платили, кстати, очень хорошо. Вот только за последний месяц задержали! Как думаете, выплатят?
По лицу Тоннера Глазьев понял, что зря задал этот вопрос.
– Вас, сударь, казнить надо, а не жалованье платить.
Глазьев зарыдал:
– Простите, черт попутал! Не буду больше, клянусь!
– Анна Михайловна действительно так страдала, что ей опий требовался? Только не врать – всех расспрошу и анамнез выясню.
– Поясница у ней болела! Радикюлем мучилась.
– Ах ты сволочь, радикулит опием лечить! – Тоннер не выдержал и пнул Глазьева ногой.
– Настя так велела, Настя! И князь!
– На покойников сваливаешь?
– Святой истинный крест! У Насти с Северским любовь намечалась, а старая княгиня препятствовала. Вот Настя про мои умения-то и вспомнила, мы с ней когда-то в одном городе жили.
– Умертвить Анну Михайловну хотели? – содрогнулся Тоннер.
– Нет, на такой грех я бы не пошел. Да и зачем? Любой человек смертен, особенно старый. Сам откинется, никуды не денется. И князь предупреждал, смотри, не переборщи! А то выведу в лес, пристрелю как зайца, скажу, на охоте погиб. Во как я попал!
– Вставайте, хватит валяться, – брезгливо приказал Тоннер.
