— Разве Компания не доставляет телеграмм? — вежливо осведомился Хал. Бад стоял, с трудом превозмогая привычный порыв, а Хал напряженно следил за ним. Но, очевидно, тот, кто направил сюда этого посланца, дал ему точные инструкции, как себя вести; поэтому он сдержал бешенство, повернулся и зашагал прочь.
Хал не покидал своего поста. Он принес с собой завтрак и уже собирался съесть его в полном одиночестве, так как понимал, какому риску подвергнется любой, дружелюбно настроенный человек, который осмелится подойти к нему. Но тут, к великому удивлению Хала, появился Иогансен и присел с ним рядом. Затем возле них оказались молодой рабочий мексиканец и шахтер грек. Революция ширилась.
Ясно, что Компания этого не потерпит! И Хал не ошибся, потому что в середине дня на пороге появился старший весовщик и поманил его пальцем:
— Идите сюда!
Хал вошел. Весовая находилась в открытом проходном помещении; с одной стороны дверь из нее вела в контору.
— Сюда! — показал на дверь весовщик. Но Хал, не доходя до двери, остановился.
— Нет, мистер Питерс, контролер должен находиться при весах.
— Но я хочу с вами поговорить!
— Мне вас и отсюда слышно, сэр! — Хал стоял на виду у рабочих. Он знал, что в этом — его единственное спасение.
Весовщик ушел в контору, и очень скоро Хал понял, что было там для него уготовано, потому что дверь открылась, и оттуда вышел Алек Стоун.
С минуту мастер стоял неподвижно, вперив взор о своего «политического агента»; затем шагнул поближе.
— Ты, парень, слишком усердствуешь, — тихо сказал он. — Это в мои планы не входило.
— Ваши планы здесь ни при чем, мистер Стоун!
Мастер подошел еще ближе.
— Чего ты, парень, добиваешься? Что ты надеешься получить?
— Опыт, — ответил Хал, глядя ему прямо в глаза.
— Вообразил, малый, что ты умнее всех! Но все-таки подумай, против какой силы ты полез! Знай, что ничего ты этим не добьешься! Запомни раз и навсегда: ты этим ничего не добьешься! Лучше иди-ка сюда и давай поговорим!
Молчание.
— Хочешь, Смит, я тебе расскажу, что будет дальше? Такие пожары иногда у нас вспыхивают, но мы их быстро тушим. Мы знаем, как их тушить, и у нас есть огнетушители. Пройдет неделька-другая, и все забудется, а ты останешься на бобах… Разве ты сам не понимаешь?
Хал стоял по-прежнему молча, и Стоун заговорил теперь шепотом:
— Я понимаю твое положение. Только кивни, и все будет хорошо. Ты скажешь рабочим, что проверял весовщика и все в порядке. Это их удовлетворит, а мы с тобой договоримся попозже.
— Мистер Стоун, — сказал Хал многозначительно и веско, — если я не ошибаюсь, вы хотите подкупить меня?
Но тут начальник потерял самообладание. Похабно выругавшись, он сунул свой огромный кулак Халу под нос.
А Хал даже не отдернул головы — из-за кулака на Стоуна смотрели в упор два сердитых карих глаза.
— Мистер Стоун, советую вам учесть, что я взялся за это дело совершенно всерьез, и вряд ли вам сойдет с рук, если вы решитесь прибегнуть к насилию.
Еще с минуту начальник сердито смотрел на Хала. Но, очевидно, ему, как и Баду Адамсу, был дан точный наказ о поведении. Он круто повернулся и ушел в контору.
Хал повременил немного, пока не убедился, что вполне владеет собой, и лишь тогда направился к весам. И тут он вдруг впервые почувствовал неловкость: ведь он совершенно незнаком с устройством угольных весов!
Но ему не дали времени на изучение этого дела: перед ним снова вырос старший весовщик.
— Вон отсюда! — скомандовал он.
— Но ведь вы же сами пригласили меня сюда, — кротко ответил Хал.
— Ну и что ж I А теперь я приглашаю тебя обратно на улицу!
Таким образом, обиженный китаец снова занял свое место у въезда во дворец мандарина.
13
Как только вечерний гудок возвестил об окончания работы. Майк Сикориа поспешил в весовую узнать, что слышно у Хала. Майк сиял от восторга, потому что несколько рабочих заявили ему, что желают включиться а борьбу за контролера. Старик не знал, кому приписать этот успех: себе ли и своей пропаганде, или славному американцу — своему подручному; гордился он во всяком случае и тем и другим. Он передал Халу записку, которую кто-то сунул ему в руку, и Хал узнал почерк Тома Олсена. Организатор сообщал, что в поселке только и разговору, что о контролере; в смысле пропаганды это можно считать большим успехом, какие бы дальнейшие шаги ни предприняли хозяева. В заключение он советовал Халу, чтобы с ним ночевало побольше рабочих: надо запастись свидетелями на случай, если Компания задумала какой-нибудь новый трюк. Записка кончалась словами: «И будьте осторожны с новыми людьми, — двое или трое из них наверняка окажутся шпионами».
Хал и Майк обсудили вопрос о предстоящей ночевке. Ни тому, ни другому не хотелось вторично спать под открытым небом: словаку — потому что он боялся за свои старые кости, а Халу — потому что он видел, что его сопровождают уже не один, а несколько шпионов. За столом у Ремницкого Хал спросил кое-кого из шахтеров, изъявивших желание принять участие в начатой кампании, не согласятся ли они провести с ним ночь у Эдстрома. Это было проверкой их боевого духа, но ни один не подвел: захватив одеяла, все направились, куда им было сказано. Хал зажег лампу и провел там импровизированный митинг по поводу рабочего контроля у весов, то и дело ловя себя на мысли: кто же из присутствующих все-таки шпион?
Среди новых лиц оказался поляк по фамилии Войцеховский. Выговорить это было еще труднее, чем Замировский, и в конце концов Хал отказался от попыток называть поляков их настоящими фамилиями. «Войце» — низкорослый человечек, с грустным, изможденным лицом, объяснил, что он здесь потому, что ему тошно от этого вечного грабительства; он согласен платить свою долю за контролера, а если выгонят, ну и ладно, черт с ними, уедет в другое место! Сделав это заявление, он завернулся в одеяло на полу и захрапел. Шпион так вести бы себя, пожалуй, не стал.
Другой новичок был итальянец Фаренчена — мрачный, чернобровый мужчина, с виду — типичный злодей из мелодрамы. Он сидел у стены и что-то выкрикивал гортанным голосом, вызывая у Хала самые серьезные подозрения. Понять его английский язык было нелегко, но Хал все-таки с большим усилием уловил нить рассказа: он, оказывается, влюблен в одну «фанчиуллу»[11], а та морочит его. Теперь он уже почти осознал, что она легкомысленная кокетка и не стоит любви. Поэтому ему плевать, если его погонят из Северной Долины. «Буду бороться не за «фанчиуллу», буду бороться за контролера!» — закончил он со стоном.
Третьим, кого Хал видел в первый раз, был говорливый молодой грек, который подсел к нему сегодня на крыльце весовой во время завтрака и назвал свою фамилию: Апостоликос. Сейчас он завел с Халом оживленную беседу, распинаясь по поводу того, как он увлечен этой борьбой за контролера. Ему хотелось все знать: и какие у них дальнейшие планы, и какие шансы на успех, и кто инициатор этого движения, и кто из рабочих его поддерживает. Ответы Хала приняли форму краткой проповеди классовой солидарности. Всякий раз, когда этот парень пытался выкачать из него какие-нибудь сведения, Хал заново объяснял ему, насколько важно для шахтеров нынешнее выступление и почему рабочие должны поддерживать друг друга и идти на жертвы во имя общего дела. После получасовой беседы на столь отвлеченные темы Апостоликос махнул рукой и пересел к Майку. А Хал тем временем подмигнул старику, и тот, сообразив в чем дело,
