— Простите! Минуточку!
Тот хмуро поглядел на него.
— Не знаете ли вы, сколько меня здесь собираются держать?
— Нет, не знаю.
— Если я должен сидеть под замком, — продолжал Хал, — я, несомненно, имею право знать, в чем меня обвиняют.
— Пошел ты ко всем чертям! — ответил человек и, хлопнув дверью, зашагал прочь по коридору.
Хал вернулся к окну и от нечего делать стал наблюдать прохожих. Внизу на улице собралась куча оборванных ребятишек, которые таращили на него глаза, улыбались и подавали ему знаки, пока кто-то не вышел из конторы и не погнал их прочь.
Время шло, и Хал, наконец, проголодался. Когда к хлебу ничего нет, он быстро надоедает, и вода не делает еду вкуснее; тем не менее Хал пожевал хлебца, запил его водой и пожалел, что принесли так мало.
Томительно тянулось время. К концу дня снова явился сторож и принес опять ломоть хлеба и кувшин с водой.
— Погодите! — попросил Хал, видя, что сторож уходит.
— Не о чем мне с вами разговаривать, — ответил тот.
— А вот хочу вам кое-что сказать… Я читал в одной книге, не помню только названия, — ее написал один врач, — что в белом хлебе не хватает многих веществ, которые необходимы для поддержания жизни.
— Да неужели? — проворчал тюремщик. — А к чему эта болтовня?
— К тому, — пояснил Хал, — что меня не устраивает обед из хлеба и воды!
— А что бы вас устраивало?
По тону можно было догадаться, что это — риторический вопрос, но Хал принял его всерьез:
— Ну, например, бифштекс с картофельным пюре…
Дверь камеры захлопнулась, и этот гулкой, протяжный звук заставил арестанта забыть мечты о вкусных кушаньях. Хал опять сидел на жесткой скамье, жевал сухой хлеб и думал свою тюремную думу.
Когда проревела вечерняя сирена, Хал снова занял позицию у окна, еще раз увидел своих друзей и перехватил их тайные ободряющие сигналы. Затем стемнело — начиналось еще одно ночное бдение.
Было поздно. Точно определить время Хал не мог, но все огни в поселке уже погасли. Сегодня не выпустят — это ясно: и Хал улегся на полу, положив руку под голову вместо подушки. Он уже начал дремать, как внезапно послышалось какое-то царапанье по железу решетки. Он вздрогнул и присел и тут же уловил другой звук: несомненно, шуршала бумага. Он подскочил к окну. При слабом свете звезд он увидел, что перед окном качается какой-то предмет. Он схватил его. Это был обыкновенный блокнот, какие употребляют стенографистки, привязанный к концу длинного шеста.
Хал стал всматриваться, но никого не разглядел. Тогда он подергал за шест, чтобы подать сигнал, и услышал шепот. Роветта!
— Здравствуй! Слушай! Распишись сто раз в этой тетрадке! Я вернусь! Понял?
Приказ был довольно странный, но, понимая, что сейчас не время заниматься расспросами, Хал ответил:
— Хорошо! — Он оборвал шпагат и раскрыл блокнот. К нему был привязан карандаш с отточенным концом, обмотанным тряпочкой.
Шест исчез. Хал сел на скамейку и начал писать по три-четыре раза на каждой странице: «Джо Смит». «Джо Смит». Даже в темноте писать «Джо Смит» — дело немудреное, поэтому пока рука выводила буквы, мозг был целиком занят разгадкой тайны. Ясно, что товарищам понадобился автограф не для того, чтобы раздавать его на память! Вероятно, под этим кроется что-то более существенное. Очевидно, надо отразить какой-то новый выпад хозяев. Отгадка, не замедлила найтись: когда провалился план подсунуть ему деньги, они состряпали подложное письмо, якобы написанное кандидатом в контролеры, и теперь демонстрируют его рабочим. А друзьям Хала нужна его настоящая подпись, чтобы разоблачить этот подлог.
Хал писал быстро и свободно, со смелыми росчерками. Наверняка Алек Стоун не так представлял себе каракули рабочего парнишки! Карандаш летал по бумаге, страница за страницей заполнялись подписью: «Джо Смит»; уже каждого забойщика обеспечил он своим автографом, и большинство подручных тоже; но тут он услыхал на улице свист и мигом подбежал к окну.
— Кидай! — раздался шепот, и Хал кинул. Он видел, как мелькнула тень, потом снова все затихло. Он еще постоял немного, прислушиваясь, не разбудил ли он тюремщика; затем улегся на скамью и погрузился в свои тюремные думы.
18
Опять утро, и опять сирена, и опять Хал у окна. Он замечает, что некоторые шахтеры, идущие на работу, держат в руках узкие полоски бумаги и, проходя под его окном, открыто размахивают ими. Вот идет старый Майк Сикориа с целой пачкой таких полосок в руках, раздавая их направо и налево. Его, конечно, предупредили, чтобы он действовал украдкой, но он чересчур взвинчен событиями. Он прыгает и носится, как ягненок, и на глазах у всей толпы машет Халу этими бумажками.
И Майк Сикориа был наказан за свое легкомыслие. Хал увидел, как из-за угла появился коренастый мужчина и подошел вплотную к старому словаку. Это был Бад Адамс из местной охраны. Огромные руки были сжаты в кулаки все тело напружинилось для удара. Майк увидел его и остолбенел. Сутулые плечи труженика поникли, руки повисли как плети, и драгоценная пачка бумажек, выпав из дрогнувших пальцев, разлетелась по земле. Майк смотрел на Бада, как зачарованный кролик на удава, даже не пытаясь защититься.
Хал вцепился в брусья решетки, сгорая от желания броситься на защиту друга. Но ожидаемого удара не последовало. Охранник удовольствовался тем, что свирепо взглянул на старика и что-то ему приказал. Майк нагнулся и собрал свои бумажки. Это заняло довольно много времени, потому что он не мог или не хотел оторвать взгляд от охранника. Когда все было собрано, тот отдал какой-то еще приказ, и Майк вручил ему все бумажки, а сам торопливо попятился назад. Но Бад Адама двинулся за ним, подняв кулаки. Майк отступил еще на шаг, затем еще — и оба скрылись за углом. Рабочие, оказавшиеся свидетелями этой сцены, незаметно рассеялись во все стороны, и Хал так и не узнал, чем эта история кончилась.
Часа через два в камере снова появился тюремщик — на сей раз без хлеба и воды. Он открыл дверь и приказал арестанту следовать за ним. Хал спустился по лестнице в кабинет Джеффа Коттона.
Начальник охраны сидел за письменным столом с сигарой в зубах. Он что-то писал и продолжал это занятие, пока тюремщик не вышел и не закрыл за собой двери. Тогда, повернувшись на своем вращающемся стуле, Джефф Коттон заложил ногу за ногу, откинулся на спинку и оглядел юного шахтера в грязном синем комбинезоне, растрепанного и побледневшего после двухдневного заключения. На аристократическом лице начальника мелькнула улыбка.
— Ну как, молодой человек, — осведомился он, — вам здесь весело, правда?
— Спасибо, ничего, — ответил Хал.
— Обставить нас хотели, а? Только скажите мне, что вы собираетесь выиграть на этом?
— Об этом меня уже спрашивал Алек Стоун, — сказал Хал. — Я не думаю, что имеет смысл объяснять все сначала. Сомневаюсь, чтобы вы верили больше, чем Стоун, в альтруистические побуждения.
Начальник охраны вынул изо рта сигару и стряхнул пепел. Лицо его стало серьезным, теперь он пристально рассматривал Хала.
— Вы профсоюзный организатор? — спросил он, наконец.
— Нет.
— Вы образованный человек, не рабочий, — для меня это ясно. Кто вам платит?
— Я так и знал, что вы неспособны поверить в альтруизм!
Начальник охраны выпустил изо рта кольцо дыма.
