страшной сказки. Суеверный человек на её месте бросился бы назад и захлопнул за собой дверь. Но сиделка была не суеверна. Обернувшись посмотреть на странную игру ветра, бурьяна и света, она увидела тощего, покрытого шрамами серого зверя и раскрыла рот, чтобы в ужасе закричать, и волк устремил на неё взгляд жёлтых с чёрным ободком глаз. Промычав что-то нечленораздельное, сиделка выронила канарейку и бросилась бежать. Позже её нашли сидящей в парке в начале виа Рафаэлло, почти не способную говорить от потрясения.
Другая, сменившая её сиделка удивилась пустой птичьей клетке и отнесла её в комнату забытых вещей, где и оставила среди кучи одноглазых плюшевых медвежат, резиновых мячиков, игрушечных машин, зонтиков и потрёпанных детективных романов. И тут же забыла о ней в суете напряжённого дня.
ЧУДО № 37
ВОСПОМИНАНИЯ О БЫЛОМ
Паоло остановил свою «ламбретту» на пьяцца Репубблика и выключил мотор. Не хотелось двигаться, пока он ощущал уткнувшуюся ему в плечо голову девушки. За всю дорогу от больницы она не сказала ни слова.
– Выпить хочешь? – мягко спросил он.
Донна перекинула длинную ногу через седло мотоцикла и встала на асфальт.
– Донна?
– Знаешь, меня это, вроде того, задело, та открытка, как она лежит там плашмя, будто уже мёртвая. Ни к чему было копам применять такую силу. То есть, хочу сказать, неужели нужно было использовать всю
Он заметил чёрные солёные следы предыдущих слёз на её щеках, и ему захотелось лизнуть палец и стереть их. Он предложил ей платок, она взяла и громко высморкалась.
– Пошли, Донна, выпьем. Я встречаюсь с Шарлоттой перед…
– Нет… Я, наверно, пройдусь или ещё что. – Только этого ей не хватало, добавочного груза вины перед Сестрой Шарлоттой! – Обдумаю всё…
Она повернулась, и волна её волос прошлась по щеке Паоло, который, быстро подняв руку, окунул пальцы в её пряди. Он любил это ощущение её, эту её текучесть, но она всегда ускользала от него.
– Донна! Эй, Донна! – позвал он, просто чтобы произнести её имя. – Встретимся в шесть в «Репубблике», хорошо?
Она, не оглядываясь, подняла руку в знак согласия и зашагала прочь.
Шарлотта, сидя с Паоло в кафе «Репубблика», слушала городские колокола, звонившие или бившие шесть часов, с задержкой в несколько секунд относительно друг друга. Это был один из часов, когда здесь мистическим образом начинала собираться молодёжь.
– Как вы выбираете, в какое кафе лучше идти? – спросила она Паоло и его друзей. – По местоположению? Постоянным посетителям? Вкусу кофе?
– Очень сложный вопрос,
Девушка, студентка физического факультета университета, улыбнулась, готовая подхватить любую игру, которую он затеял, и ответила:
– Дорогой! И конечно, сперва мы должны исключить себя, зная, что объект исследования не может заниматься этим сам.
– Тогда обратимся к моему отцу.
– Ну, твой отец настолько увлечён футболом, что всё свободное время проводит в «Спортивном баре», с тех пор как мой дядюшка Пьетро установил там большой телевизор.
Несколько минут они подбрасывали в воздух имена родственников и друзей и посылали друг другу, словно лёгкие воланы ракеткой, имена фанатов отдельных футбольных клубов, связанных с определёнными кафе и районами города. Говорили о политических и других, более тонких предпочтениях, связывавших их отцов и дедов. Обсуждали излюбленные кафе журналистов, работавших в местных газетах, «Пезаро» и «Коррьере Адриатикой, и кому эти газеты симпатизируют – левым, правым или ни тем, ни другим. «Вообще никому», – сказал Паоло. Это вопрос местного патриотизма, как они объяснили. Верности своей колокольне.
Игра в словесный бадминтон менялась с ветерком приходов и уходов.
Ушла Маддалена, пришла Анна.
Ушла Анна, пришёл Фабио.
Затем, словно почувствовав растерянность Шарлотты, которая не могла настроиться на переменчивую игру, молодые люди начали исчезать поодиночке, и Шарлотта осталась с Паоло, который горбился рядом на стуле; бодрое его настроение улетучилось. Он несколько раз посмотрел на часы, но не делал попыток уйти.
– Ждёшь кого-нибудь? – спросила она.
– Нет… не то чтобы…
Пёстрая, многоцветная
Шарлотта коснулась его руки:
– Паоло…
– Да,
– Если бы я захотела разыскать кое-какие местные семейства, которые исчезли во время войны, с чего мне надо было бы начать?
– А зачем?
– Думаю… думаю, что, возможно, что-то тут такое… таится, если уместно это слово, в этом умалчивании о семьях Сан-Рокко. – Она улыбнулась. – Иными словами, это дело как раз для нашей профессии. Когда я спрашиваю о Сан-Рокко, то последовательно наталкиваюсь на тёмные слои.
– А я эксперт по снятию слоёв старого лака, так? Но что вы пытаетесь раскрыть?
– Сложно сказать – наверно, всё, что сможет помочь этой немой… и Прокопио, если ему придётся плохо. Дело может не разрешиться так просто, как ему представляется, и если он ничего не сделает, чтобы помочь себе, тогда…
Паоло понимающе кивал, лицо его было задумчиво.
– Возможно, стоит поискать на кафедре генеалогии в университете…
– О нет, не хочу, чтобы ты был замешан, Паоло!
Он не обратил внимания на её протест и продолжал:
– Когда в прошлом году я занимался реставрацией портрета, того, на котором лицо было очень повреждено, – помните, я показывал вам его уже отреставрированным? Ну так вот… через факультет я разыскал всех живых родственников той женщины, а также некоторых умерших – там были старые фотографии. Я решил, поскольку других картин с её изображением нет, придать ей некоторое сходство с одним из её современных потомков…
– Ужасный грех, Паоло.
На его лице тут же появилось выражение притворного раскаяния.
– Да, знаю, вы не раз повторяли: «Субъективность – один из тягчайших грехов реставраторов старого типа», так?
Она засмеялась над тем, как, подражая ей, он важно повторил её давнишнее наставление.
– А военные архивы, Паоло?..
–
