попрощался. Не подошел. Как платье, которое больше не налезает. Одно из его последних слов, Богом клянусь, было: «Помада!» Как же ты возьмешь эту палочку, что будешь с нею делать? Помада: интересно, что он надеялся замазать ею в эти свои последние дни?
Должно быть, я молчала очень долго, поскольку осознала, что все трое смотрят на меня.
– Простите, что вы сказали, доктор, то есть профессор Гершель?
Который из них?
– Пожалуйста, называйте меня Кристиан или Крис. Я говорил, что вам, возможно, было бы небезынтересно взглянуть на кое-какие данные, собранные Джеком об этом маке.
– О да, конечно.
За исключением блокнота с рисунками, исписанного на языке, который даже Бен не смог определить (он считал, что больше всего это похоже на восточно-тибетский), материалы Джека в основном состояли из технических рисунков, сделанных в девятнадцатом веке; они относились в опытам, проводившимся с маком сперва на фабрике Флитвуда, а позже в Калькуттском ботаническом саду. Рисунки выполнили несколько туземных художников и ботаников, и все они не оставили своих имен, заявил Джек. Это мне показалось странным, потому что я заметила крошечные инициалы «АР», вплетенные в рисунок шести акварелей, которые мне понравились больше всех.
– Кто такой «АР»? – спросила я Джека, зная, впрочем, что даже и без этой почти невидимой подписи я смогу узнать смелую руку и уверенные мазки этого художника, если увижу их снова.
– «АР»? – переспросил Кристиан. – Где? Покажите.
– Понятия не имею, – отрывисто бросил Джек, словно я в чем-то несправедливо его обвинила. – Это часть серии научных рисунков, которые я отыскал, пока исследовал опиумные алкалоиды в Калькутте.
– Но они не совсем научные. Вот здесь на этом рисунке смешаны два разных цветка с разными периодами цветения, но общей корневой системой.
В ответ Джек смерил меня таким надменным взглядом, какого мое замечание явно не заслуживало.
– Художники, следовавшие индусской и могольской традициям Индии, как эти, редко делали различия между прошлым и настоящим, – сказал он. – Во всяком случае, до тех пор, пока их не переучили новые британские хозяева.
Я пригляделась к другой картине АР, еще менее научной. Сад на бумаге, такой же великолепный, как те, что мы с Салли видели в Кью, изображал фрагмент могилы, почти скрытой под зелеными маками.
– В этом месте погребена любовь великого могола Джахангира, Hyp Джахан, – мягко сказал Бен, сбрасывая вдруг шутовскую маску, с которой не расставался весь день. – Женщина, пришедшая к власти благодаря пристрастию своего мужа к опиуму и которая прославилась не только как политик, но и как поэт.
– И это говорит тератолог, – заметил Джек.
Бен улыбнулся.
– Ну да, это дивная сказка. Вы знаете, что Hyp Джахан сама придумала надгробия себе и Джахангиру? И на своей могиле – той, что нарисовал этот художник, – она велела высечь эпитафию, которую написала себе сама. Мольба о безвестности. – И он медленно прочел стихи, будто сам сочинял их на ходу:
– Всегда имеет смысл написать свою собственную эпитафию, – сказал Джек.
Следуя за моим высоким родственником на обратном пути в офис Гершеля, я надеялась завязать что-то вроде личного разговора, но застать его наедине мне удалось, лишь когда он вышел на улицу покурить, а я присоединилась к нему. Моя хитрость, кажется, пришлась ему не по нраву. Еще меньше удовольствия он выразил, когда я принялась расспрашивать его о том, как он впервые заинтересовался опиумным маком. Прежде чем ответить, он потушил сигарету и взял следующую.
– Опиум имеет долгую историю в нашей семье, разве вы не знали? – Его напряженное лицо слегка расслабилось. – Особенно со стороны Флитвудов.
– Я смогу больше выяснить о Флитвудах в Индии? – быстро спросила я, чувствуя себя назойливым терьером, хватающим за пятки. – Я думала поехать сначала туда – в Калькутту то есть – и покопаться там в архивах, а потом подъехать к вам в Калимпонг. То есть если я решу присоединиться к экспедиции.
– Вам могут не понравиться те Флитвуды, которых вы откопаете.
– Что вы хотите сказать? – Меня-то как раз беспокоили Айронстоуны, семья Джозефа. Но я не могла сказать этого Джеку. – Многие люди интересуются своей семейной историей, какой бы она ни оказалась.
Он уронил сигарету на землю и аккуратно растер окурок ногой.
– Ваш отец ведь не испытывал такого интереса, не так ли? И сказать по правде, история всю жизнь угнетала меня, как других угнетает погода. – Он, казалось, издевался над моим восторгом. – Давайте, раскапывайте семейное древо Флитвудов, Клер, и вы найдете там опиум, опиум и еще раз опиум.
– Но разве это по-своему не увлекательно – торговля опиумом?
– Вы смотрите на это романтически. Возможно, спустя сотню лет люди будут думать то же самое о торговле героином.
– Нет, ну, героин и опиум – это не одно и то же.
– Да ну?
Джек сказал, что может сообщить мне все, что нужно знать об опиумных корнях, «корнях семьи Флитвудов. Сэкономлю ваше время». Он заявил, что знает эти факты как свои пять пальцев.
Факты: большинство тех художников, писателей и поэтов (не говоря уже о сельских жителях и проститутках), что сформировали наше романтическое представление о восемнадцатом и девятнадцатом веках, время от времени до одури накачивались наркотиками. В школьную программу включили их книги, но не их источник вдохновения.
Факты: по субботам среди болот Норфолка опийную настойку расхватывали на ура. В девятнадцатом веке все знали, что в субботу начнется веселье.
Факты: с Гражданской войны в Америке солдаты вернулась наркоманами, употреблявшими морфий, опийную настойку и опиум. Наркотики избавляли от поноса и не давали крови приливать к голове. В книгах по истории этого никогда не писали. Не писали и о лете 1971-го, когда военные медики подсчитали, что почти тридцать семь тысяч военнослужащих во Вьетнаме принимали героин. Настоящие лихие вояки. У тех, кто вернулся домой, в воспоминаниях о войне зияли черные дыры.
Помести дым опиума под микроскоп, сказал мне Джек. Это возможно. И ты найдешь Ксанаду.
– О чем вы? – спросила я. – Хотите сказать, ваш рассказ как-то связан с экспедицией?
– Я хочу сказать, мы все еще не уверены в том, что именно вызывало измеримое наслаждение у испытуемых Флитвуда – хлорофилл или опиаты. Мы не знаем, отчего прекратились исследования мака – из-за смерти Флитвуда в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году или по другой, более зловещей причине.
Сначала мне надо понять, что такое опиум, объяснил Джек.
– Забудьте обо всех этих мекониевых, серных и молочных кислотах, смеси Сахаров и белков. Настоящее значение имеют алкалоиды, вещества настолько сложные, что никто не может объяснить, почему их производят такие незамысловатые растения, как мак. Странные соединения, часто галлюциногенные, нередко токсичные. Присутствие в растениях алкалоидов остается загадкой. Кто-то считает, что они таким образом отпугивают животных и насекомых.
– Но некоторые насекомые способны усваивать высокотоксичные алкалоиды, – продолжал Джек, почти улыбаясь. – Возможно, насекомым даже нужны токсины, чтобы выжить. Такие вот сложные симбиотические отношения.
Отношения людей с алкалоидами определяются таким же симбиозом. Кофеин, никотин, хинин, стрихнин, мескалин, кодеин – этот список можно продолжать до бесконечности; с одной стороны польза, с другой – вред.
– И потом, этот любимец семьи Айронстоунов – морфин, из которого мы получаем героин. – Джек не дал мне возможности спросить, что он имел в виду. – Какие свойства морфин разделяет со всеми
