– Откуда вы знаете?
– Потому что могила Магды Флитвуд расположена неподалеку от великой пирамиды сэра Уильяма Джонса, основателя нашего общества. А что касается самой женщины, моя осведомленность объясняется ее участием в подъеме национально-освободительного движения, имевшем место в девятнадцатом веке; она была особенно известна под именем, которое выбрала себе после обращения, сестра Сарасвати.
– Обращения?
– В индуизм. – Наш тощий ученый муж сплел длинные пальцы. – На нее оказало большое влияние учение Свами Вивекананды, знаменитого ученика Рамакришны. – Мозгу служащего не хватало точных данных, и он добавил: – Который жил и работал с тысяча восемьсот тридцать четвертого до тысяча восемьсот восемьдесят шестого.
– Что-то вроде перевоплотившегося индуистского святого, – прошептал мне Ник.
Клерк слегка помотал головой из стороны в сторону, словно его череп недостаточно крепко присоединялся к позвоночнику, – очень индийский жест, который я видела только у Ника, когда он разговаривал со своим дедушкой.
– Монахи Свами учили о необходимом единстве всех путей к познанию сущего, – продолжал служащий, – и выражении духа в полезном деянии.
– Особенно в революционном деянии, – едко добавил Ник. – Похоже, сестра Сарасвати была вроде той ирландки – сестры Нибедиты, которая вдохновила множество борцов за независимость Бенгалии?
Клерк кивнул:
– Сама будучи вдовой, сестра Сарасвати делала все возможное для организации женского образования и помогала вдовам зарабатывать себе на жизнь. Она принимала участие в тех несчастных женщинах, которые были обречены на нищету из-за незаконности своих детей, чьи отцы – английские отцы, – он сурово поглядел на меня поверх своих очков, – чьи английские отцы бросили их на произвол судьбы. В последние годы жизни она завоевала уважение как ревностный общественный работник в храме Кали – вот почему в Калигхате есть памятная доска ей. Она способствовала тому, что бенгальцы приняли современную Кали, разрушительницу устаревших имперских институтов.
По просьбе Ника секретарь общества согласился просмотреть все документы и фотокопии, относившиеся к Айронстоунам и Флитвудам, ради любой крохи полезной информации.
– Спасибо, – сказала я, изумленная его неожиданным великодушием. На меня он произвел впечатление человека, у которого снега зимой не выпросишь. – Я и не знала, с чего начать поиски.
Выражение его лица говорило, что этой фразой я расписалась в своем невежестве.
– Та еще девица, эта твоя Магда, – сказал Ник, когда мы вышли на улицу; он беспечно шагал по разбитому тротуару, будто какой-то внутренний радар предупреждал его о бесконечных выбоинах, о которые я спотыкалась сразу же, стоило мне только поднять взгляд от дороги. – Сегодня она бы точно стала коммунистом, как и многие здешние чиновники.
Я была благодарна сутолоке улицы за то, что он снова взял меня за руку и, ловко маневрируя, повел сквозь толпу на кладбище Саут-Парк-стрит; от этого недолгого электризующего прикосновения у меня мурашки забегали в том месте, где соединились наши руки.
Всякому, кто привык к уюту и готическому очарованию викторианских погостов, где скорбь превратилась в сентиментальность с помощью плаксивых каменных ангелов и слащавой поэзии эпитафий, кладбище Саут-Парк-стрит показалось бы трагедией эпических размеров, неоклассическим городом, прямиком сошедшим с тех сюрреалистических полотен, на которых все древнеримские здания теснятся вместе в одной плоскости. Крыши вырастали из полов в немыслимой перспективе, миниатюрные парфеноны казались карликами рядом с необозримыми куполами, которые, в свою очередь, затмевались высившимися обелисками и исполинскими мраморными гробницами. Природа, не считавшаяся с мертвыми, испещрила угрюмые надгробия черновато-зелеными слезами муссона и граффити белых стенограмм птичьего помета, вытолкнула наверх кроваво-красные трубчатые венчики цветов, торчавшие из крыш палладианских вилл, словно неуместные перья на строгих фетровых шляпах. Скученность этого сада- некрополя создавала атмосферу мертвенности, которую еще больше усиливало отсутствие чувства меры. Все могилы были не ниже восьми футов, а большинство в два или три раза превышали мой рост. Перемешанные, словно коробка слишком больших и плохо подобранных шахмат, эти надгробные монументы состязались друг с другом в величии, и каждый из них служил памятником вере своего обитателя в то, что если нельзя забрать все с собой, то уж непременно надо отметить ту гавань, из которой отправляешься в последний путь.
Ник, неторопливо шагая вперед по главной аллее, бормотал себе под нос надписи, поразившие его воображение; голос моего друга доносился до меня, словно перекличка утопленников с корабля- призрака:
–
– Не говоря уже о женщине, которая умерла, объевшись ананасов, – прибавила я.
Обелиск Джонса мы увидели позади коровы, безмятежно щипавшей сорняки с поддельного греческого храма:
– «Восстановлен Азиатским обществом первого января тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года». Надо полагать, это памятник был восстановлен, а не человек.
– Не знаю – это Индия, в конце концов. Все мы тут занимаемся перерождениями.
Айронстоуны размещались поблизости, в мавзолее с куполом, среди жасмина и вьюнков, этакой изящной беседке для мертвецов. Но мой глаз привлекла не надгробная плита Магды, а пространная эпитафия ее свекрови:
– Джозеф Айронстоун, – произнесла я. Собиратель, фотограф, размер черепа которого идеально совпадал с моим. – Я не знала, что он в один год потерял сестру и мать.
– Из-за воспаления мозга, что бы это ни означало.
– Думаешь, она спятила, потеряв ребенка?
– Памятник Магды вон там, рядом с другими Айронстоунами, умершими от воспаления мозга. Неуравновешенная семейка. Джеку лучше следить за собой.
Мы вместе прочитали надпись:
Поражена, как и ее тисовое дерево, разве что не молнией.
Через узкий проход между колоннами пролетел мячик для крикета, вслед за ним прибежали несколько мальчишек в рваных шортах.
– Это ваша семья? – в один голос спросили они. – Простите, если мы тревожим их, мисс, но мы очень почтительны и не даем пройти плохим людям, а чтобы поиграть в крикет в другом месте, нам надо два часа ехать в автобусе.
Они ослепительно улыбнулись Нику.
– Сэр! Сэр! – загалдели они. – У вас быстрая подача, сэр?
Он поднял свою пластиковую руку.
– Больше нет.
