– Мне кажется… – начала Клер.
Ее перебила одна из сиделок, толстая лесбиянка в хоккейной футболке:
– Мы делаем попкорн – хочешь?
– Вообще-то, мне кажется… – сказала Клер. Ей не хотелось говорить, срывать это веселое собрание известием, что ее брат умер.
– Ну конечно, дорогая, бери! – Добродушная медсестра насыпала попкорн в руки Клер, прежде чем та смогла возразить. – Еда ночной сиделки: попкорн, лапша быстрого приготовления, суп из пакетика!
Клер уставилась на кучку попкорна в своих ладонях.
– Вообще-то, мне кажется, мой брат только что умер.
– Да не, – весело ответила сиделка. – Это все морфин. Они из-за морфина постоянно такое выделывают: сначала короткие вдохи, а потом долгая тишина, пока ты не испугаешься, а потом такой глубокий вздох. Это днями может продолжаться.
Она прошла в палату и взглянула на Робина.
– Ты еще с нами, а, ангелочек?
Сиделка натянула латексную перчатку, взяла его руку и крепко вдавила свой ноготь в кожу его большого пальца.
– Если они еще живы, это на них всегда действует! – сказала она Клер, выдохнув вместе со словами волну запаха масла и попкорна.
Робин сделал глубокий вдох. Готовится к долгому погружению в бездну, подумала Клер. Сиделка улыбнулась и вышла.
Доев попкорн, Клер стряхнула соль и снова взяла Робина за руку. Его рука была очень холодная, как и его лоб, холодный как камень. Она позвала толстую медсестру и сказала, что на этот раз, похоже, ее брат действительно умер. Та не выказала никакого беспокойства, однако нащупать пульс ей не удавалось. Она прикладывала стетоскоп к груди Робина то там, то здесь. Хруст попкорна, который она жевала, вряд ли помогал ей слышать.
– Видите ли, – произнесла наконец сиделка, – мне бы не хотелось будить дежурного доктора, пока я не удостоверюсь, что ваш брат умер.
– Да, я понимаю, – ответила Клер.
Казалось, это было вполне разумно. Мертвецов не разбудишь; зачем же поднимать живых?
В конце концов медсестра позвала одного из интернов из раковой палаты этажом ниже. Это был паренек-китаец, очень симпатичный, подумала Клер. Ему как будто было не больше семнадцати. Он пришел в дежурную медсестер и, закидывая в рот большие пригоршни попкорна, спросил:
– Ну, где наш труп?
Сиделки смутились. Клер махнула в сторону палаты Робина, и молодой интерн улыбнулся девушке заинтересованной улыбкой.
– Новенькая? Сейчас не на дежурстве?
Клер кивнула:
– Да, пожалуй, уже не на дежурстве. Он мой брат.
Улыбка интерна пропала. Он уронил попкорн обратно в миску и вытер жирные руки о зеленые больничные штаны.
– О… Я сожалею.
– Все в порядке. – Клер тоже чувствовала сожаление оттого, что расстроила его. – Он любил попкорн.
Через несколько минут он вышел из палаты Робина, стягивая с рук прозрачные латексные перчатки и робко кивая Клер.
– Н-да. Сожалею. Ваш брат э-э… отошел… скончался…
Клер сознавала, что на нее все смотрят. Как ей хотелось не чувствовать себя сейчас такой иссушенной.
– Значит, он умер?
– Хочешь побыть с ним? – спросила толстая медсестра. – В конце концов, он ведь твой брат, дорогуша.
Только не то, что лежит там, подумала Клер. Это не Робин.
– Вы, ребята, наверно, были не очень близки, – заметила медсестра. Ее лицо выражало полное отсутствие иллюзий по поводу родственников больных СПИДом, которые не хотели пачкать руки.
– Мне надо позвонить маме, – сказала Клер.
К тому времени, как она вернулась в гостиницу, было уже светло, но глаза ее были открыты и напряжены, словно через них пропустили электрический ток. Внезапно ощутив голод, она включила телевизор и целый час смотрела повторы комедийных шоу, поедая залежавшуюся сырную закуску из мини- бара.
Только спустя два дня она начала плакать.
Сейчас Клер сумела достаточно долго удерживаться от слез, пока не залезла с головой в спальный мешок. Только тогда она позволила себе безмолвно заплакать, так, как учил ее Робин, когда ее задирали в очередной школе.
– Никогда не давай этим козлам видеть, как ты плачешь, – говорил он.
Робин, как же мне тебя не хватает, думала Клер. И почти услышала, как он велит ей держать выше нос. Нет –
– С тобой все хорошо, Клер? – спросил Бен.
– Все отлично.
Естественно, у нее были кошмары, как и в те несколько недель после смерти Робина. На этот раз ей приснился дом, который одновременно был и не был Эдемом. Она стояла в подвале, смотрела, как вода проступает через половицы. Сколько бы она ни вычерпывала воду, та все равно поднималась, черная и илистая, пока Клер наконец не поплыла. Каменный ангел парил над ней, и она не понимала, крылья или руки он поднял над головой. Она хотела предупредить его: погрузись в этот колодец, и ты никогда не выберешься, ты войдешь в этот сад и скроешься навсегда. Но в комнате был кто-то еще, кто нуждался в ее помощи, какая-то женщина сидела на стуле и одной рукой указывала в окно на что-то, похожее на незасаженные клумбы, земляные насыпи – она настаивала, что это могилы. «Клумбы для мертвецов», – сказала она, протягивая Клер другую руку, и когда Клер схватила ее, то почувствовала, хотя и не увидела, третью руку, липкую, льнущую руку, чья плоть отошла и осталась в ее собственной ладони. Латексная перчатка.
Ночью Клер с плачем очнулась от своих дурных снов и, прежде чем полностью проснуться, поняла, что кто-то держит ее в объятиях, гладит вспотевшее лицо прохладной ладонью и шепчет, что все будет хорошо, что она не одна.
– Арун? – произнесла было она, хотя, уже шепча это имя, знала, что это не он, потому что история не могла бы пахнуть так натурально, запахом мужского пота и твидовой куртки вместе с острым едким привкусом табака.
– Все хорошо, милая, – тихонько говорил ей Джек. – Я не дам кошмарам подобраться к тебе.
Ей хотелось рассказать ему, что отец тоже так делал, растягивал это слово, и оно казалось уже совсем не страшным, какими-то кошачьими омарами, не более того, но заснула прежде, чем смогла произнести хоть что-то; а громкий храп Бена заглушал все прочие звуки.
Она проснулась незадолго до рассвета, безумно желая сходить в туалет. Вот она, зависть к пенису, думала Клер. Если бы Фрейд только знал. Все ради удобства, и пол тут ни при чем. Как же Магда управлялась во всех своих викторианских юбках?
Она вылезла из палатки в ночь. Снаружи было очень темно, но совсем не так холодно, как она ожидала, – мягкая, мечтательная темнота. Сначала она заметила только то, что ветер и снег полностью улеглись. Клер медленно двинулась вниз по склону, жалея, что не догадалась захватить фонарик. Через несколько шагов она почувствовала, как в ней начинает расти чувство тревоги: палаток Джека и его