проводников не было видно. Они как будто были гораздо ближе, когда носильщики разбивали лагерь. Она оставила свой след на снегу и пробралась еще немного дальше в сторону других палаток, туда, где должна была стоять палатка Джека и, где ее не было.
14
Джек исчез. Исчезли также все ее камеры, более тяжелые сканеры и исследовательское оборудование, которое Кристиан не взял с собой в ущелье, а также все, кроме лепча и калимпонгского тибетца. Опиумная Пятерка со своим вожаком двинулась к более заманчивым целям. Клер, опустошенная, выжатая как лимон, вернулась в палатку и лежала без сна до тех пор, пока не рассвело. Тогда она пересекла широкое плоское урочище и направилась к горному гребню, с которого открывался вид на следующую долину. Свежий снег скрипел под ботинками, а слабые порывы легкого ветерка вздымали вокруг нее белую пыль, призраков, которые, танцуя, следовали за ней по пятам. Чувствуя себя невесомой, не думая ни о чем, девушка вскарабкалась наверх и обнаружила, что ветер дочиста отскоблил черную поверхность камня, будто тефлоновую сковородку. Однако даже с помощью бинокля ей не удалось увидеть Джека. Снег накрыл все, что оставалось от троп, замел следы, стер прошлое. Интересно, гадала она, увижу ли я снова когда-нибудь Кристиана или Ника, а потом задумалась о вероятности их собственного с Беном выживания. Ее жизнь расстелилась перед ней, словно чистый белый лист бумаги, готовый для написания новой истории.
Она осторожно спустилась со скалы и, повинуясь какой-то странной прихоти, легла навзничь в свежий снег, провела по его поверхности широко раскинутыми руками, соединила их за головой, а потом снова развела в стороны. «Вот я и обогнула прорыв», – подумала Клер, осторожно вставая, так, чтобы не испортить безупречные очертания ангела, оставшегося лежать позади.
Вернувшись по своим следам к палатке, она просунула внутрь лицо и увидела, что Бен уже проснулся. Он ухмыльнулся при виде ее головы, ампутированной молнией: точь-в-точь большой охотничий трофей, висящий на нейлоновой стенке.
– Ну где там твой попкорн? – спросил он, как будто ночь лишь ненадолго прервала их прежний разговор. – Я умираю с голоду.
Клер пообещала раздобыть немного яиц, втайне надеясь, что это возможно.
Еды осталось мало, сообщили ей носильщики-лепча: яиц не было вовсе, но сохранилось еще некоторое количество муки, которая не стоила того, чтобы тащить ее с собой дальше. – Вы знаете, когда ушли остальные? – спросила Клер, и тибетец из Калимпонга (единственный, у кого были часы) ответил, что это случилось около трех часов ночи. Он что-то жевал, как и лепча; заметив ее голодный взгляд, тибетец вынул из своего рюкзака пакет сморщенных желтых кубиков и предложил ей один из них.
Она тут же узнала прелый запах корки старого пармезана, вонючий, как носки футболиста.
– Ах, это! Кажется, он у меня тоже есть.
Носильщики улыбнулись и закивали, когда она, выложив из рюкзака все книги, достала давно забытый пакет ячьего сыра, купленный одновременно со снадобьем лепча.
– Очень хорош для долгих походов, – сказал тибетец. – Хватит, чтобы добраться отсюда до моей деревни.
– Вашей деревни? Поэтому вы остались с нами?
– Мы не могли бросить вас, мисс, – ответил ей один из лепча. – К тому же эти люди все равно не взяли бы нас с собой.
– Пожалуй, нет, – отозвалась она, – вы немного не в их вкусе.
Вместе с сыром Клер обнаружила забытый одноразовый фотоаппарат, который дала ей одна из секретарш их офиса. Она осознала, что это единственная камера, которая у нее осталась, и поразилась тому, что всю дорогу из Калимпонга несла с собой настолько примитивное устройство. Она вернулась к Бену, не в силах предложить ему на завтрак ничего лучше, чем ячий сыр.
Он нетерпеливо ждал ее, сидя на камне рядом с палаткой.
– Я подстригся, – заявил он. – Как я выгляжу?
Он выглядел как смерть. Его сизо-серые волосы теперь щетинкой покрывали голову, больше напоминавшую череп, а сам он после нескольких недель лазания по горам и болезни так много потерял в весе, что стал почти неузнаваем.
– Мм… наверное, как невысокий младший брат-еврей Пола Ньюмена.
– Ньюмен и есть еврей.
– О, вот как. Ну, может, он заодно и ростом пониже. – Она протянула ему пакет с ячьим сыром. – Надеюсь, тебе нравятся квадратные яйца.
– Что это?
– Настоящее испытание. Даже для такого скрытого буддиста, как ты.
Он откусил от одного из оранжевых кубиков и поморщился от отвращения.
– Знаешь, что говорит еврейский буддист, когда сталкивается с чем-нибудь вроде этого? Ой! Ом-ой! Ом-ой! Ом.
– Тебе уже точно лучше. Твое отвратительное чувство юмора вернулось.
– Так где Джек и другие носильщики? – спросил Бен, отважно пытаясь разжевать неподатливый сыр.
– Они… эм… ушли.
Он с усилием проглотил. На это ушло много времени.
Клер мысленно представила себе, как сыр спускается по его пищеводу, рывками проходит через кишечник и наконец извергается из организма, почти не изменив форму и размер.
– Куда ушли? – в конце концов произнес он.
– Я точно не знаю. Пемако или Аруначал-Прадеш, так думают лепча.
– А Джек?
– Ушел с ними, вероятно.
– Его заставили?
Дай Бену шанс не усомниться в Джеке, сказала себе Клер и решила пока оставить его надежды в целости и сохранности.
– Вообще-то они не оставили мне плана своих передвижений.
Она коротко описала их положение (без проводников, без карт – даже тех, что были у Кристиана, – без пищи), опуская свои подозрения насчет Джека, и смотрела, как Бен пытается вернуть свою прежнюю улыбку, несмотря на то что его лицо, когда-то напоминавшее персик, теперь сморщилось, как высушенный солнцем фрукт. Она рассказала ему, как мало осталось от недель их тяжелого труда: кладбище образцов растений и семян, оставленных позади, и распад всей их команды. Все, что у нее теперь было, – это три коробки пленки, отснятой в ущелье, и собственные записи.
– Давай поговорим с лепча, – предложил он.
– Носильщики знают этот край не лучше, чем мы с тобой. Есть один человек – тот тибетец из монастыря в Калимпонге, он сказал, что родился в деревне неподалеку отсюда. Но…
– Но – что? Звучит превосходно.
– Звучит-то звучит, но… он покинул Тибет двадцать два года назад, когда ему было шестнадцать. К тому же он не смог показать эту свою деревню на карте Кристиана.
Бен тоскливо уставился на остатки ячьего сыра в своей руке.
– Все-таки это наша сама большая надежда.
– Наша единственная надежда, ты хочешь сказать.
Через два часа они отправились в путь к тибетской деревне; Бен тяжело опирался на одного из самых крупных носильщиков. Распухшая лодыжка заставила его обменять свои ботинки на изношенные кроссовки носильщика, и с точки зрения Клер, их продвижение выглядело как забег на трех ногах для калек.
Большая часть съестных припасов кончилась уже на следующий день, за исключением ячьего сыра и тибетского необработанного ячменя, известного как
