мухи, стоило Умберто оказаться неподалеку, именно он удавил несчастного ворюгу его же шнурками.
Больше всего меня поразило, что Умберто выглядел совершенно как всегда. Даже выражение лица было в точности, как я помнила — слегка надменное, с толикой приятного удивления, никогда не выдававшее истинных чувств и мыслей.
Это я изменилась.
Я, наконец, убедилась, что Дженис все эти годы была права: Умберто — психопат, который рано или поздно окончательно свихнется. И насчет Алессандро она не ошиблась, утверждая, что он нисколько в меня не влюблен и все его ухаживания — лишь часть хитроумного плана с целью завладеть сокровищем. Надо было слушать умного человека, а теперь слишком поздно. Как круглая дура, я стояла в галерее, чувствуя, что словно кто-то кувалдой грохнул по моему будущему.
Сейчас, думала я, глядя на них через дверь, самое подходящее время заплакать. Но я не могла. Слишком много всего случилось за последние сутки. У меня не осталось в запасе эмоций, и лишь горло сжимал тугой обруч — отчасти от невозможности поверить в происходящее, отчасти от страха.
Тем временем в комнате Алессандро соскочил со стола и что-то произнес Умберто. Я уловила слова «Лоренцо», «Джульетта» и «палио». В ответ Умберто достал из кармана маленький зеленый пузырек, что- то сказать — я не поняла — и энергично встряхнул содержимое, прежде чем отдать флакон Алессандро.
Затаив дыхание и поднявшись на цыпочки, я не могла оторвать взгляд от зеленой склянки, закупоренной пробкой. Что это — яд, снотворное? Для кого? Для меня? Умберто и Алессандро собираются меня убить? Вот когда я по-настоящему пожалела, что не знаю итальянского!
Что бы ни было во флаконе, это стало для Алессандро полной неожиданностью. Он повертел пузырек в руке, и глаза его сделались совершенно демоническими. Отдав его Умберто, он бросил что-то презрительное, и на кратчайший миг я поверила, что, каковы бы ни были гнусные планы Умберто, Алессандро никогда не станет ему помогать.
Умберто пожал плечами и осторожно поставил пузырек на стол, а затем протянул руку, явно ожидая чего-то взамен. Алессандро нахмурился и отдал ему книгу.
Я с первого взгляда узнала потрепанный томик «Ромео и Джульетты» из маминой шкатулки, который позавчера исчез из номера, пока мы с Дженис изображали доморощенных спелеологов в Боттини или сидели в мастерской маэстро Липпи. Не удивительно, что Алессандро названивал в отель: явно хотел убедиться, что меня нет в номере, чтобы без помех взять книгу.
Без единого слова благодарности Умберто принялся жадно листать книгу, не в силах скрыть самодовольство, а Алессандро сунул руки в карманы и подошел к окну.
С трудом сглотнув, чтобы сердце не выскочило из груди, я смотрела на мужчину, который всего пару часов назад повторял, что чувствует себя заново родившимся и очистившимся от всех грехов. Он уже предавал меня, и не с кем попало, а с единственным на свете человеком, которому я доверяла.
В тот момент, когда я решила, что с меня достаточно, Умберто захлопнул книгу и небрежно бросил ее на стол рядом с пузырьком, отпустив замечание, которое я легко поняла и без итальянского. Как и мы с Дженис, бывший дворецкий пришел к выводу, что сама по себе книга не содержит указаний на местонахождение могилы Ромео и Джульетты, а вторая часть шифра отсутствует.
Без всякого предупреждения он пошел к двери. Я едва успела метнуться в тень и спрятаться, как Умберто вышел на галерею и нетерпеливо поманил за собой Алессандро. Вжавшись в нишу в стене, я наблюдала, как они прошли к лестнице и стали спускаться в парадный зал.
Тут, наконец, к моим глазам подступили долгожданные слезы, но я сдержалась, решив, что я скорее зла, чем опечалена. Прекрасно. Значит, Алессандро ввязался в эту историю исключительно из-за денег, как Дженис и предрекала. В таком случае он мог бы проявить порядочность и не тянуть руки куда не надо. Что касается Умберто, то во всем большом Оксфордском словаре тетки Роуз не хватило бы слов описать мое бешенство. Он манипулировал Алессандро, заставлял следить за мной в оба — а заодно и держать меня обеими руками, целовать своим жадным ртом и делать много чего еще.
Тело приступило к исполнению новорожденного многоходового плана, не дожидаясь одобрения мозга. Кинувшись в комнату, из которой они только что вышли, я схватила книгу и флакон — последний исключительно из вредности — и побежала в комнату Алессандро, где завернула добычу в рубашку, лежавшую на его кровати.
Оглядевшись в поисках вещей, которые можно было интерпретировать как причастные к совершенному надо мной обману, я решила, что наиболее полезным из того, что можно стянуть, будут ключи от «альфа-ромео». Рванув на себя ящик прикроватной тумбочки, я увидела лишь пригоршню мелких иностранных денег, четки и карманный нож. Не закрыв ящик, я принялась обыскивать комнату, стараясь сообразить, куда бы я положила ключи на месте Алессандро.
— О, мессир Ромео, где ж вы изволите хранить ключи от машины?
Наконец, мне пришло в голову посмотреть под подушками, и моя догадливость была вознаграждена не только ключами от «альфа-ромео», но и большим черным пистолетом. Не дав себе времени на колебания, я схватила и то и другое, поразившись весу оружия. Не будь я так расстроена, посмеялась бы над собой. Посмотрите на эту пацифистку: куда только делись ее розовые мечты о мире всеобщего равенства без оружия? Пистолет для меня теперь любо-дорого уравнивал шансы.
Вернувшись к себе в комнату, я быстро побросала добычу в свою дорожную сумку. Когда я начала застегивать молнию, мое внимание привлек блеск золотого кольца на пальце. Да, печатка литого золота принадлежит мне, но ведь кольцо символизирует мой духовный — а теперь еще и физический — союз с человеком, дважды вламывавшимся в мой номер и укравшим половину моей карты сокровищ, чтобы отдать ее двуличному ублюдку — возможно, убийце моих родителей. Я безжалостно тянула изо всех сил, и, наконец, кольцо поддалось. Я оставила его на подушке как мелодраматичное последнее «прости» недолгому супругу.
Спохватившись, я сдернула с кровати палио, с трепетом сложила священный стяг и сунула в сумку к остальному. Я не собиралась его как-то использовать — не представляла, как можно даже пытаться его продать, особенно в его теперешнем состоянии, — просто мне не хотелось оставлять знамя им.
Подхватив награбленное, я выскользнула через балконную дверь, не дожидаясь аплодисментов.
Побеги старого винограда, поднимавшегося по стене, оказались достаточно цепкими, чтобы выдержать мой вес. Сначала я сбросила сумку, метя в упругий кустарник, потом, убедившись, что она благополучно приземлилась, приступила к собственному нелегкому спасению.
Продвигаясь по стене дюйм за дюймом, несмотря на трясущиеся руки и ноги, я медленно приблизилась к освещенному окну. Вытянув шею, чтобы убедиться, что в комнате пусто и никого не насторожат шорохи и царапанье по стене, я с изумлением увидела брата Лоренцо трех монахов, сидевших очень тихо, положив руки на колени, в четырех креслах, повернутых к камину, полному свежих цветов. Двое братьев клевали носом, но Лоренцо выглядел так, словно ничто не заставит его смежить веки до наступления утра.
Я висела у окна, держась за лозу, задыхаясь и уже приходя в отчаяние, когда из комнаты надо мной донеслись взволнованные голоса. Судя по звукам, кто-то шумно, в сердцах, выскочил на мой балкон. Сдерживая дыхание, я повисла совершенно неподвижно, пока человек надо мной не ушел в комнату. Однако длительное напряжение оказалось чересчур для винограда. Стоило мне перехватить руки, как лоза затрещала и медленно отошла от стены, отправив меня в головокружительный нырок в густую зелень внизу.
К счастью, я падала с высоты не более десяти футов; к несчастью — попала прямо в розовый куст. Но испуг пересилил боль: выдравшись из колючих веток, я схватила сумку. Саднящие царапины на руках и ногах не шли ни в какое сравнение с колючим предчувствием неудачи, которое я тщетно пыталась прогнать, быстро похромав прочь от лучшей из ночей и ужаснейшего из кошмаров.
Пробравшись через росистую темноту сада, я выпала из цепких кустов на тускло освещенную подъездную дорожку, прижимая сумку к груди. И тут же поняла, что не смогу уехать на «альфа-ромео»: машину закрывали несколько черных лимузинов, которые могли принадлежать только братству Лоренцо. Как ни мало привлекала меня эта перспектива, похоже, обратно в Сиену придется идти пешком.
Стоя на дорожке и умнея на глазах от невезения, я услышала далеко позади захлебывающийся собачий лай. Расстегнув сумку, я на всякий случай достала пистолет и побежала по гравийной дорожке,
