думать, что сестрица лежит в хлам пьяная в мексиканском мотеле, а не плавает с аквалангом меж коралловых рифов в воде столь чистой, что, как она писала своим жутким почерком (не мне, конечно, а тетке Роуз), можно прыгнуть туда грязной старой грешницей и выйти Евой в первое утро в раю, до появления Адама с газетой и сигаретами.
Стоя на балконе и наблюдая за ее попытками подняться в номер, я про себя удивлялась, что очень жду возвращения Дженис. Побегав по комнате, по меньшей мере, час, я пришла к неприятному выводу, что мне не уразуметь тайный смысл происходящего в одиночку.
Всякий раз, когда я обращалась со своей проблемой к тетке Роуз, она поднимала страшный шум, но никогда ничего не решала, и ситуация только ухудшалась. Если в школе ко мне приставал какой-нибудь мальчишка, тетка звонила директору и всем учителям с требованием позвонить родителям малолетнего пакостника. В отличие от нее Дженис, случайно услышав разговор, пожимала плечами и бросала:
— Он в нее просто втюрился. Это пройдет. Что у нас на обед?
И всегда оказывалась права, хотя я и не желала этого признавать.
Скорее всего, она и сейчас права. Не то чтобы мне очень нравились ее колкости насчет Алессандро и Евы-Марии, но кто-то же должен был прохаживаться на их счет, а у меня уже мозги закипали от конфликта интересов.
Пыхтя от напряжения и подчиняя инстинкту самосохранения, Дженис с готовностью схватилась за протянутую руку и с пятой попытки зацепилась ногой за перила.
— Скалолазание, — выдохнула она, перевалившись на балкон как мешок картошки, — это такая сладкая горечь…
— Почему ты не пошла по лестнице? — невинно спросила я, когда Дженис села отдышаться на полу балкона.
— Очень смешно! — огрызнулась она. — По городу бродит серийный убийца, ненавидящий меня до глубины души!
— Перестань, — попросила я. — Если бы Умберто захотел свернуть нам шеи, то сделал бы это много лет назад.
— Психи непредсказуемы! — Дженис поднялась, поправляя одежду. — Особенно теперь, когда у нас мамина шкатулка. Я тебе говорю, смываемся отсюда prontissimo и… — Тут она впервые взглянула мне в лицо и заметила покрасневшие, припухшие веки. — Господи, Джулс, что стряслось?!
— Ничего особенного, — дернула я плечом. — Дочитала о Ромео и Джульетте. Извини, что забегаю вперед и порчу удовольствие, но у этой истории нет счастливого конца. Нино попытался ее соблазнить, вернее, изнасиловать, и она покончила с собой, приняв смертельную дозу снотворного за несколько минут до того, как Ромео проник в замок, чтобы ее спасти.
— А чего ты ожидала? — Дженис прошла в ванную мыть руки. — Такие, как Салимбени, не меняются даже через миллион лет. Это у них в генах. Улыбающееся зло. Нино, Алессандро… Все одного поля ягоды. Либо ты их, либо они тебя.
— Ева-Мария не такая… — начала я, но сестрица не дала мне закончить.
— Да что ты? — ехидно спросила она из ванной. — Позволь расширить твой кругозор. Ева-Мария водит тебя за нос с самого первого дня. Неужто ты поверила, что вы случайно оказалась в одном самолете?
— Бред какой! — возмутилась я. — Ни одна живая душа не знала, что я лечу тем рейсом, кроме… — Я осеклась.
— Вот именно! — Дженис отшвырнула полотенце и плюхнулась на кровать. — Они явно работают вместе, она и Умберто. Не удивлюсь, если они окажутся братом и сестрой. На этом держится мафия — семья превыше всего, родственные услуги, прикрывание задниц друг друга. Кстати, я не против прикрыть задницу твоему бойфренду, только вот боюсь встретить рассвет похороненной под полом.
— Не устала мельница молоть?
— Нет! — Дженис понесло. — Кузен Пеппо рассказал, что муж Евы-Марии, Салимбени, был bastardo classico и строил из себя крутого мафиози — лимузины, крепкие парни в блестящих костюмах и сицилианских галстуках и прочая классика. Некоторые считают, что Ева-Мария сама заказала своего сладкого папика, чтобы возглавить дело и сбросить оковы лимита по кредитке. А твой мистер «сахарная задница» — ее любимый кач, если вообще не барсик. Но сейчас — па-пам! — она науськала его на тебя, и вопрос в том, для кого из вас он откопает сахарную косточку. Сможет ли виргитарианка повлиять на плейбоя, отвратив его от распутной жизни, или зловещая крестная мать возьмет верх и присвоит фамильные драгоценности, едва ты протянешь к ним свои хорошенькие лапки?
Я покосилась на сестрицу:
— Все?
Дженис поморгала, приходя в себя от полета фантазии.
— Я определенно хочу свалить отсюда подальше. А ты?
— Вот блин. — Я опустилась рядом с ней на диван, вдруг почувствовав, что очень устала. — Мама хотела оставить нам сокровище. А мы… я все испортила. По-моему, мой долг перед памятью мамы все исправить.
— По мне, так наш долг перед мамой — остаться в живых. — Дженис побренчала ключами перед моим носом. — Поехали домой?
— От чего эти ключи?
— От маминого старого дома. Пеппо рассказал. Он к юго-востоку отсюда, в городишке под названием Монтепульчано. Все эти годы стоял пустой. — Сестрица взглянула на меня, старательно пряча надежду: — Хочешь поехать?
Я во все глаза смотрела на Дженис, поражаясь, как это она заставила себя задать этот вопрос.
— Ты действительно хочешь, чтобы я поехала?
Дженис села прямо.
— Джулс, — заговорила она с непривычной серьезностью, — я действительно хочу, чтобы мы обе выбрались отсюда живыми. Дело не только в статуе и пригоршне стекляшек; действительно происходит нечто мистическое. Пеппо говорил мне о тайном обществе, где верят, что наш род преследует проклятие и нужно его остановить. Угадай, кто ведет это шоу? Правильно, твоя маленькая королева гангстеров. Это та же самая мура, которой увлекалась мама… что-то о тайных ритуалах на крови и столоверчении с духами умерших. Так что извиняй за отсутствие энтузиазма.
Я встала и подошла к окну, хмурясь своему отражению.
— Она пригласила меня на праздник в свой дом в Валь-д'Орсию.
Когда Дженис не ответила, я обернулась посмотреть, что случилось. Сестрица лежала на кровати, плотно прижав ладони к лицу.
— Господи, спаси нас! — простонала она. — Ушам не верю! И Нино тоже там будет?
— Да хватит, Джен! — хлопнула я себя руками по бокам. — Ты что, не хочешь докопаться до самого дна этой истории? Я хочу!
— И докопаешься! — Спрыгнув с кровати, Дженис забегала по комнате, сжимая кулаки. — Окажешься на самом дне с разбитым сердцем и тазиком цемента на ногах! Богом клянусь, если ты туда пойдешь, то разделишь судьбу наших предков, похороненных небось под порогом Евы-Марии. А я никогда в жизни больше не скажу тебе ни слова!
Ее воинственный взгляд скрестился с моим откровенно недоверчивым. Это была не та Дженис, которую я знала. Ту меньше всего на свете заботили мои перемещения или судьба за исключением тайной надежды, что я позорно провалю любое начинание. А мысль о тазике с цементом для меня заставила бы ее с восторженным хохотом смачно хлопать себя по ляжкам, а не закусить губу, словно едва сдерживая слезы.
— Ладно, — сказала сестрица, не дождавшись ответа. — Валяй, иди и дай себя убить во время какого-нибудь сатанистского ритуала, мне фиолетово.
— Я не сказала, что пойду.
Дженис сразу немного остыла.
— О, в таком случае нам с тобой нужно съесть по мороженому!
Остаток дня мы провели в «Наннини», кафе-мороженом в палаццо Салимбени, пробуя старые и
