фантастике. Так что мой роман изучали кажется, одни лишь фэны, да вот еще, как выяснилось сотрудники КГБ. Тогда писатель-неудачник решает сменить амплуа и в одночасье стать суперагентом. И на тебе пожалуйста: служба, в которую он завербовался, не сегодня завтра развалится. Так что же мне пока не поздно, переквалифицироваться в мафиози?
– Это твое право, – серьезно ответил Тополь. – Только мы-то еще повоюем. Дедушка просто слишком стар, кто-то же должен прийти ему на смену рано или поздно.
– Может быть, Михаил Разгонов? – криво усмехнулся я.
Тополь хмыкнул. Помотал головой, еще раз хмыкнул.
– Это сильно. Ясень действительно мог бы прийти ему на смену. Мы все так и думали. Но ты не Ясень…
– А ты не Ясень! А я была так рада… – пропел я, подражая певице Анке. – Кто еще мог быть его преемником? Осокорь? Дуб?
– Да нет, – оборвал меня Тополь. – Это слишком схематичный подход. Нету здесь никакой борьбы за трон. Под Дедушкой вообще не трон, а этакая раскаленная табуретка, бороться за которую не очень интересно. Ты просто еще слишком во многом не разобрался. Даже мы сами не разобрались. Но одно мы знаем наверняка. Мы поступили правильно, сделав тебя Ясенем. Ты нам нужен, ты даже представить себе не можешь, насколько ты нам нужен! Конечно, кто-то из них разгадает эту феньку, кто-то уже разгадал, но будет много и других, таких, как Золтан и Григорьев, которые, обязательно клюнут, мы их запутаем, заставим совершать ошибки, и это очень важно, это поможет нам сохранить многие жизни, в конце концов, просто выжить, спасти организацию.
– Ну, хорошо, – поинтересовался я, – а потом?
– Что потом? – не понял Тополь.
– Потом я перестану быть Ясенем?
– Вот ты о чем… Хороший вопрос.
– Еще бы не хороший – я долго думал над этим.
– Отвечаю, – сказал Тополь. – По срокам – полная неясность, но на каком-то этапе нашей работы перед тобой, безусловно, возникнет выбор: остаться Малиным или вновь стать Разгоновым.
– Если меня до этого не убьют, – рубанул я уже почти озлобленно.
– Конечно, если тебя до этого не убьют, – спокойно повторил Тополь. – Ясень, кажется, мы уже договаривались однажды не обсуждать эту тему. У нас у всех опасная работа, но мы за нее и получаем однако. По потребностям. И вообще убить в наше время могут и Разгонова, и Иванова, и тетю Машу. Разгонова – со значительно большей вероятностью: он все-таки писатель, самбист, коммерсант и авантюрист. Не забывай, с чего все началось.
– Ну, уж нет! – взорвался я. – Началось все гораздо раньше, когда вы установили 'наружку' за мной, и изучили всю мою биографию, и биографии всех моих родственников, и даже друзей, и оценили, взвесили на ваших проклятых весах все мои отношения с родственниками и друзьями, взвесили, поглядели, как стрелочка качается, и друг наш Кедр резюмировал: 'Интересы службы ИКС и всего прогрессивного человечества явно перетягивают личные интересы Миши Разгонова'. Да вы же просто прямые потомки большевиков, кто еще мог вас научить, что общественное выше личного?! Ты бы еще сказал, что у меня вовсе не было выбора, точнее был, но миленький такой выбор – в лучших чекистско-гестаповских традициях: либо я остаюсь за Ясеня, либо меня используют в качестве приманки, а Ясень остается жить под видом своего двойника Разгонова. Вот тут бы уж точно все твои полуближние-полудальние окончательно запутались и от расстройства принялись бы сами себе крутить яй…
Внезапно Тополь вскочил, да так резко, что я инстинктивно отпрыгнул к стенке. К счастью, до мордобоя дело не дошло. Он просто схватил бутылку с виски и зашипел, размахивая ею:
– Да я тебе сейчас твой 'Чивас Ригал' на голову вылью! Ты соображаешь вообще, что говоришь?! Фантаст хренов! Напридумывал, понимаешь!.. В нашей системе так не работают.
– Да ну?!
Тополь поднял брови, поставил на место бутылку и обессиленно опустился в кресло.
– Ты продолжаешь путать нас и КГБ, – проговорил он.
– Да нет, – возразил я. – КГБ, конечно, принесло мне немало зла: дедушку расстреляли, другой на войне погиб, бабушка умерла в лагере. Лично мне, понятное дело, не давали читать книги и смотреть фильмы, какие хотелось, ну и вообще здорово засрали мозги своей лживой идеологией, но это все как бы зло абстрактное. Понимаешь? А ваша контора… Я же не идиот, я вижу, что она другая, но ваша контора поломала мне жизнь, лишила жены, ребенка, друзей. Я знаю, что ты ответишь. Да, подсознательно я сам хотел уйти от своей прежней жизни, да, девятнадцатого августа я по сути уже сознательно сделал выбор. Но это я, а они-то тут причем: Белка, ну, то есть Ольга и Андрюшка? Им-то за что все это?
– Ах во-о-от ты о чем! – протянул Тополь.
– Во-о-от я о чем, – передразнил я, – а вы и не подумали.
– Обижаешь, – сказал он. – Мы обо всем подумали. Обязаны обо всем думать. Работа такая. Так что с Белкой твоей все будет в порядке. Определенный шок она, конечно, испытала. Ну, извини, ну, бывают издержки в любом серьезном деле. Однако все эти моральные потери мы ей скомпенсируем. Состояние ее на контроле у наших психологов, материально поможем обязательно, ну и безопасность обеспечим. Что еще тебя волнует?
Я немного даже опешил от такой заботы и не сразу сообразил, о чем спросить.
– А Андрюшка?
– А что Андрюшка? Ты извини, но твой семилетний сынок не так уж и часто видел папу. Полагаю, на сегодняшний день он еще не обнаружил пропажи, а дальше Ольга сама решит, когда и что ему говорить. Это ее проблема, а не наша.
Тополь был прав. Я действительно уделял сыну внимания самый минимум миниморум, и никогда, признаться, не страдал от этого. Белка меня пилила: 'Ты не отец, тебе на ребенка наплевать!' И вот от этого
