В провинциальных глухих городках.
Утром за дверью кряхтенье и топот,
Возгласы, рев из уборной воды;
Тихий, горячий, прощающий шепот
И на подтаявшем насте следы.
Впрочем, соврал я сейчас поневоле.
Помнить откуда мне, слышишь, клянусь,
Шелест иглы на твоей радиоле
И итальянского тенора грусть!
Выдумки все! Нет, я неосторожен!
Воображенье мешает уму,
Стонет, струясь по железному ложу
Всю напролет бедолагу-зиму!
Право, уж лучше сосновые чурки,
Торф или уголь – над вьюшкою дым.
От раскаленной гудящей печурки
Жаром лицо опаляет сухим,
Крепким... И только не стоит с досадой
Вновь вспоминать, что в декабрьской ночи
Выдует дом весь до дрожи – и надо
Шлак и золу выгребать из печи.
Вот и попробуй добейся, чтоб руки
Не огрубели! – ты слышишь, прости,
Муза моя! – но подобной науки,
Видимо, нам не дано превзойти.
Да и далёко рассвет еще!.. Туго
Пламя в печи завивается. Чад.
Сушится плащ. Бурки брошены в угол.
Стол под газетой. И двое сидят.
Но погоди! От сюжета, читатель,
Вновь отступлю я. Куда нам спешить?
Стал я болтлив, как любой обыватель,
Став обывателем в этой глуши.
Право, есть прелесть в неспешной беседе!
Только теперь оценил я вполне
Те разговоры, что к ночи соседи
Долго ведут, примостясь на бревне.
Сколько заботы о ближних и дальних,
Сколько... ну, скажем, внимания! Да,
Это наследье веков пасторальных
Не растеряли доныне года.
Так же, уверен я, в сумерках длинных,
Чтоб побеседовать – после работ
Тяжких дневных – собирался в Афинах,
В Александрии и в Риме народ.
И говорил о соседкином сыне:
«Не разбавляет водою? Да ну?!
Пьет каждый день?! А слыхал об Эсхине?»
«Что?» – «Изнасиловал девку одну!»
«Это пустяк! Вот в Микенах был жуткий
Случай!..» Ах, что там! Я думал не раз:
Древние греки и турки-сельджуки,
Бритты и персы – надень на них брюки,
Мало б в быту отличались от нас.
Впрочем, совсем не о них, вспоминаю,
Я собирался... Да как-то на миг,
Видно, отвлекся!.. Ну, да! все, что знаю,
Здесь я хотел о героях своих
Вам рассказать. Описать их наружность,
Вкусы, привычки, друзей и семью.
Пусть говорят: «Устарело! Не нужно!»
Нужно! Я твердо на этом стою!
Да! вообще не люблю я манеры
Новой, подтекста, разболтанных фраз.
Нечего жадничать! Вспомним Гомера.
Вот кто на совесть трудился для нас.
Не говоря уж о мыслях и чувствах,
Скажем, опишет он щит – так держись! –
Что там? Размеры? – Не надо! Искусство –
Это искусство, а жизнь – это жизнь!
Лучше начнем. Но с чего же? Конечно,
Только с начала! Но где же оно?
Там ли, где смотрит кривая черешня
В скрытое темной гардиной окно;
Где на дверях по четыре запора,
Где паутина и грязь по углам,
Где по утрам возле примусов ссоры,
Ругань и слезы?.. – Наверное, там.
Там и родился герой мой. В средине
Мая. Едва отгремела гроза
Долгой войны. На измятой перине,
В комнате тесной открыл он глаза.
Дом был роскошным когда-то, с балконом,
Весь по фасаду в узоре лепном.
Канувший в месте не столь отдаленном,
Ставил купец его. Впрочем, потом
Много сменилось жильцов в нем. Вселялись!
Мебель вносили, шумели, смеялись,
Вновь выезжали – но те, что остались,
Пообжилися, наладили быт.
Там перестроили, тут изменили,
Лишние двери кой-где заложили
И постепенно весь дом превратили
В труднодоступный чужим лабиринт.
Что же до бабки героя, Полины,
Та вместе с дочкой ютилась в гостиной,
