Это продолжалось слишком долго и уходило медленно, осторожно, словно угрожая вернуться. «Я не буду шевелиться, – пообещал я, – я не буду… только отпусти… отпусти меня…»
Свет в коттедже горел, но отопление было отключено. Мне стало очень холодно, я буквально окоченел. Я подумал, что холод, наверное, прекратил кровотечение. Холод – это не так уж и плохо. От холода сожмутся все эти сосуды, что кровоточат внутри, и красная жидкость перестанет просачиваться туда, куда не надо. Внутреннее кровотечение остановится… Может, начнется выздоровление…
Я несколько часов пролежал, не шевелясь и выжидая. Мне было больно, но я был жив. Я все больше верил, что буду жить.
Если ничего жизненно важного не повреждено, то уж с остальным я справлюсь. Привычное дело. Нудное, но известное.
Я понятия не имел, сколько времени прошло. Не мог посмотреть на часы. «Предположим, я смогу пошевелить рукой, – подумал я. – Только рукой. Если осторожно, то я мог бы справиться с этим…»
Это только казалось легким. Общая судорога не повторилась, но рука едва дернулась. Бред. Ничего не работает. Все схемы полетели.
Спустя довольно долгое время я попробовал снова. Перестарался. Меня опять скрутило, дыхание перехватило, боль зажала меня в клещи. Теперь больнее всего было в животе, руки болели не так сильно, но приступ – пугающий, страшный, был слишком долгим.
Я пролежал на полу всю ночь и изрядную часть утра. Лужа крови под моей головой подсохла и стала липкой. Лицо у меня было словно подушка, набитая комковатым песком. Внутри, во рту были ссадины, они горели, и языком я ощущал пеньки сломанных зубов.
В конце концов я приподнял голову.
Приступа не последовало.
Я лежал в задней части холла, неподалеку от лестницы. Жаль, что спальня наверху. И телефон тоже. Может, я вызвал бы какую-нибудь помощь… если бы взобрался по лестнице.
Я осторожно попытался пошевелиться, боясь того, что может случиться. Подвигал руками, ногами, попытался сесть. Не вышло. Собственная слабость просто пугала. Руки-ноги дрожали. Я продвинулся по полу на несколько дюймов, все еще полулежа. Добрался до лестницы. Я лежал – бедро на полу, плечо на ступенях, голова тоже, руки бессильно лежат… опять приступ боли.
«Господи, – подумал я, – сколько же еще?»
В следующий час я заполз еще на три ступени, и снова меня скрутило. «Уже далеко забрался, – тупо подумал я. – Но дальше не полезу. На лестнице гораздо удобнее лежать, чем на полу, если не шевелиться».
Я и не шевелился. Мне было хорошо, я устал, мне было лень двигаться.
Прошли века.
В дверь позвонили.
Кто бы это ни был, я никого не хотел видеть. Кто бы это ни был, он заставит меня двигаться. Я уже не хотел помощи, только покоя. Дайте мне только время и покой, и я оклемаюсь.
Снова позвонили.
«Пошел ты, – подумал я. – Мне и одному хорошо».
Мне показалось, что мое желание исполнилось, но затем я услышал, как кто-то вошел через черный ход. Выломанная дверь открылась от слабого толчка.
«Только не ден Релган, – в жалком страхе подумал я. – Только не ден Релган… только не он».
Это, конечно же, был не он. Это был Джереми Фолк.
Это был Джереми. Он осторожно вошел и позвал:
– Эй… Филип?
И так и застыл, войдя в холл.
– Господи Иисусе, – бесцветно сказал он.
– Привет, – ответил я.
– Филип, – он наклонился ко мне. – Твое лицо…
– Да.
– Что я могу сделать?
– Ничего, – ответил я. – Посиди тут… на лестнице. – Язык еле поворачивался во рту. «Прямо как у Мэри, – подумал я. – Как у Мэри».
– Но что случилось-то? Ты на скачках упал, что ли?
Он сел на нижней ступени, у моих ног, неуклюже сложив свои длинные ноги.
– Но… кровь. Ты весь в крови… все лицо. Волосы. Везде.
– Оставь, – сказал я. – Уже высохло.
– Ты можешь смотреть? – сказал он. – У тебя глаза…. – Он осекся, видимо, не желая говорить мне.
– Одним глазом вижу, – сказал я. – Этого достаточно.
Конечно же, он захотел сдвинуть меня, смыть кровь, привести все в порядок. Я же хотел остаться на месте, не желая при этом спорить. Безнадежно. Я убедил его оставить меня там, где я лежал, только
