Москвы приехал! Во вторых, цыгане те сразу по цыганскому своему радио клич кинули, там все таборы на общак сбросились, сразу раз-раз-раз и все решилось. У Севки-то таких друзей, понятно, нету.
– А у него кто адвокат?
– Он отказался. Буду, говорит, как революционер Петр Алексеев, сам себя защищать. Такое, мол, последнее слово скажу, чтоб народ хоть воспрял немного.
– А можно с ним встретиться?
– Да ты что! Я и просить даже не буду, да и тебе не позволю. Еще не хватало! Еще чтобы за тобой потом наружку установили!
– А ты можешь узнать, когда у него суд будет?
– До суда еще долго. Там еще месяца два будут дело вести. У всех следаков еще по тыще дел параллельно идут.
– Пап, а можно хотя бы письмо ему написать?
– Маляву вообще-то не положено передавать. Но я думаю, что тут я договорюсь. Только учти, что письмо твое прочитают еще несколько человек. Так что не пиши ничего такого, что повредит тебе или ему. И много тоже не пиши. Коротенькую записку.
Влада долго и неумело пыталась сотворить письмо Севе, чуть не плача, выбрасывала неудавшиеся черновики. Написать о том, что она любит его, одно дело SMS-кой на личный телефон, а совсем другое – открыто, да еще так, чтобы с текстом ознакомилось сто человек, начиная от отца и кончая конвоиром. Наконец, решившись, она передала отцу конечный вариант:
«Сева! Родной мой! Не мне судить, правильно ли ты поступил. Знай: я всегда буду любить тебя и думать о тебе. Как ты? Держись. Мне предлагают ехать в Питер учиться в техникум. А тебя со мной нет. Что мне делать? Я готова поехать к тебе куда угодно, хотя бы и в Сибирь. Твоя навеки Влада».
Отец хмыкнул и произнес, плюхнувшись на диван:
– Просто жена декабриста. Соня Мармеладова. На каторгу тоже за ним поедешь?
Влада промолчала.
– Голимая романтика получается, да? Заключенный революционер, царские сатрапы, псы режима, юная невеста непокоренного героя… Во что вы играете? Это не Петропавловская крепость с роялями! Там нары! Зеки бритые все в портачках, камеры забиты, шмотье вонючее сушится, под шконками обиженных петушат!
– Сева ни во что не играл. Он мне так говорил: идет война, а я – воин.
– Не знаю. – Отец задумчиво поскреб щетину. – Во что мы превратились…
Через день он принес ответ от Севы.
«Здравствуй, моя ласточка! Здесь все хорошо, сокамерники нормальные. Следователь порядочный, все будет хорошо. Пойми: я не мог поступить иначе. Я верю в это, я живу так. Мы расстанемся надолго, может, и навсегда. Езжай в Питер, учись, устраивайся на хорошую работу, выходи замуж за порядочного русского парня, рожай детей. Будет сын – назови Севой. Тогда я буду счастлив. Не забывай то, чему я тебя учил. Ездить ко мне не надо: это расстроит и меня и тебя. Я тебя никогда не забуду. Прощай. Не жди меня. Но уверен, когда-нибудь мы увидимся. Пусть и в глубине сибирских руд. Твой навсегда Всеволод».
Влада долго плакала, а потом, утром пошла на вокзал и купила билет «Пенза – Санкт-Петербург». Александр Товстыко позвонил сам и сообщил, что встретит ее, устроит в техникум, и предоставит жилье в своем доме. Влада долго собирала вещи, прощалась со всеми друзьями и родственниками.
В воскресенье она покинула город.
Ленинградская область, Лужский район, посёлок Степановка. Утро.
Костя ехал в автобусе очень долго, даже успевал несколько раз заснуть и проснуться. Несмотря на утро, стало сильно припекать, а окна открыть народ не решился: ветер крутил маленькие ураганчики пыли, на полях жгли стерню, дым клубился по земле, пытаясь забраться во все щели небольшого рейсового автобуса. Народу было много, и взгляд усатого незнакомца, уткнувшегося в воротник темной олимпийки, буравивший Косте затылок, вызвал у него лишь странное беспокойство. Он несколько раз оглядывался, но, не увидев ничего подозрительного, опять начинал клевать носом, тыкаясь в сумку с одеждой и тетрадками.
Наконец парень выпрыгнул на остановку и сразу ощутил запах раскаленной на солнце пыли. Ступая по гравию, он пересек железнодорожные пути и направился в сторону дедушкиного дома. Дорога шла через заброшенное поле, опушку с порослью кустов и отрезок деревни. Прямо посередине пыльной дороги расположился десяток гусей. Вели они себя довольно мирно и не обращали на прохожих никакого внимания. Очень комично выглядел гусь, сидящий в красном пластмассовом тазу. Гусь возился, хлопал широкими крыльями и изгибал шею, пытаясь усесться поудобнее. Но у глупой птицы ничего не получалось, наверно, пушистая гузка была великовата для такой посудины. Тем не менее, своего места длинношеий покидать не хотел. Костя был равнодушен к флоре и фауне, но, глядя на глупого гуся, все равно тихонько засмеялся. Настроение немного стало улучшаться. Да и пути назад уже не было.
Продуктовый магазин, деревообрабатывающий комбинат, который сколько ни помнил Костя, никогда не работал – все осталось позади. Парень вышел на широкую дорогу и сразу увидел двухэтажный дом деда за аккуратным заборчиком. Удивительно даже, столько времени прошло, а почти ничего не изменилось. Около крылечка такая же зеленая веранда из вьюна, тот же палисадник со свеклой, луком и календулой. Только забор стал коричневым, а раньше он внизу был в середине синий, а сверху – белый. Деревянные зайцы на калитке были такие же белые, а морковки у них в лапах – такие же красные.
Костя прошел во двор через веранду. Входная дверь была закрыта на засов, но не заперта. Значит, дед где-то рядом. Наверное, во дворе возится. Костя поставил сумку в сенях и пошел на двор, который находился за домом. Он прошел мимо курятника, миновал сарай, в котором раньше жили козы, обогнул летний душ и увидел своего деда – Ивана Сергеевича. Жилистый старичок в выцветшей гимнастерке со следами отпоротых погон чистил у кроликов кормушку. Костя отметил, что щеки деда, как всегда, гладко выбриты, а серебристо-черные волосы аккуратно зачесаны назад.
– Здорово, дед.
– О! Здравствуй, здравствуй! – Дед расплылся в улыбке, обнажая белые вставные зубы, вытер суковатые руки о висевшую на клетке тряпку, и они поздоровались, – как добрался? Есть хочешь? Тебе, я вижу, это не повредит! Ну, ничего, у меня поживешь, станешь чудо-богатырем! Пойдем, накормлю!
– Дед, спасибо, не суетись, я сыт.
– Пойдем, пойдем. Здесь все натуральное. Никаких консервантов, красителей и другой там гадости! Как в рекламе! Я только что молоко парное принес, с утренней дойки.
Он пошел вперед, и Косте ничего не оставалось, как идти за дедом. Они прошли в дом, Иван Сергеевич указал внуку на стол, накрытый чистой скатертью, вынул из холодильника кувшин молока, сыр, зелень, копченое мясо, ягоды, от груди порезал мягкий каравай большими кусками, поставил все это перед Костей. Тот еще немного поломался, но потом принялся за еду. Дед между тем неторопливо завел беседу.
– Наслышан о твоих подвигах, наслышан.
Костя возмущенно с набитым ртом замахал руками, мол, хватит, надоело уже. Иван Сергеевич покивал головой и продолжил.
– Сослан в ссылку, герой нашего времени.
