возвращает деньги. Мы, суконщики, задерживаем здесь, в нашем городе, отцов доминиканцев до тех пор, пока они не вытребуют из Неаполя святыню. И только тогда, когда реликвия будет прислана мессером Паскуа, признана подлинной и получена настоятелем церкви Санта-Репарата, мы пожелаем посланцам монастыря Сан-Доминико Маджоре счастливого пути.
– А если все же реликвия не будет прислана?
– Цех возвратит вам церковные дукаты.
– И вы дадите обязательство, сер Бассо?
– Дам.
– Fiat![150] – воскликнул дон Бонавере.
В дом суконщика монахи вернулись с мешочком золота, который нес Алессо. А на следующий день доминиканцы в сопровождении Бассо Беллини снова появились во дворце епископа. Тот вышел к назойливым посетителям с некоторым неудовольствием:
– Что вам угодно, дети мои?
Бруно с низким поклоном ответил:
– Святой Доминико, в поручительстве которого вы сомневались, монсеньер, совершил чудо: по нашей горячей молитве он в одну ночь перенес нетленную реликвию святой Репараты из Неаполя во Флоренцию.
– В самом деле, сын мой? – недоверчиво спросил епископ.
Молодой монах протянул ладонь, и в луче солнца, проходившем сквозь цветное стекло окна, блеснула ярким зеленым лучом грань алмаза.
– Господь по просьбам своих святых совершает еще и не такие чудеса, – наставительно заметил епископ.
Он прекрасно понял хитрость монахов, но ему ли, представителю Бога на земле, оспаривать «чудо»?
Епископ вызвал дона Бонавере да Фано, подлинность святыни была установлена, реликвия вручена настоятелю, стороны обменялись расписками, и, казалось, дело покончилось раз и навсегда. Но мессер да Фано пригласил Джордано к себе в церковь для секретного разговора.
Предчувствуя возможность подвоха, Бруно шепнул Алессо, как тому вести себя, если он, Джордано, не вернется. Ноланец зашагал за настоятелем по площади Сан-Джованни, где стояла церковь Санта-Репарата, а Ронка издали следовал за другом. Проводив гостя в скарбницу, аббат усадил его в мягкое кресло, сам сел напротив.
– Как христианин, я верю в чудо святого Доминико, – начал разговор дон Бонавере, – а как человек, восхищаюсь вашим умением вести дела, брат Джордано. И вот что я вам предлагаю: переходите служить в мою церковь.
Бруно приподнялся от удивления.
– Сидите, сидите, дорогой брат! Вы еще молоды, но я вам обещаю: через три-четыре года вы станете моим викарием![151]
Джордано скромно ответил:
– Я считаю ваше предложение, святой отец, за высокую честь, но вы понимаете, что я не имею права принять его без согласия мессера Паскуа.
– Да, я понимаю это. Я напишу вашему аббату послание.
И он написал письмо, очень лестно отзывался о Джордано и просил отпустить молодого субдиакона на службу во Флоренцию.
Расстались со взаимными изъявлениями уважения.
Когда Бруно вышел на площадь Сан-Джованни, там бродил Алессо Ронка, сжимая под рясой рукоятку кинжала.
– Ф-фу… – облегченно вздохнул Ронка. – А я уж собрался ломать дверь, только выбирал какую.
Вечером сер Бассо и два монаха держали совет, как доставить полученные дукаты в Неаполь.
Алессо предложил присоединиться к свите маркиза дель Кьяренца, который, по слухам, скоро отправится в Рим на богомолье. А в Риме можно будет выждать другой подходящий случай.
Джордано возразил:
– Если мы присоединимся к маркизу, мы подвергнем его людей большой опасности: им придется либо выдать нас, либо сражаться, спасая церковное золото…
Алессо низко опустил рыжую голову.
Старый Бассо сказал:
– Не надо торопиться, решая такой важный вопрос. Лучше идите спать, друзья мои!
Джордано и Алессо безропотно пошли в свою комнату.
Утром купец с улыбкой сказал им:
– Сегодня на рассвете по римской дороге отправились два доминиканца.
– Как?! – воскликнули разом два монаха.
– Я купил у старьевщика монашеские одеяния для двух своих работников, дал им мулов и указал, как действовать.
– Их убьют! – вскричал Джордано.
– До этого дело не дойдет. При малейшем намеке на опасность они позволят обыскивать себя. Да вы за них не беспокойтесь. Гуччо и Мануэлло проведут самого черта.
Началось томительное ожидание. Вечером сер Бассо сказал гостям:
– Бесплодно терзаться мрачными мыслями. Вы лучше оглянитесь вокруг себя, отцы! Нет в мире города краше сладчайшей Флоренции, нигде не найдете просторнее ее площадей, величественнее храмов и дворцов, красивее крепостных ворот и мостов через Арно!.. И пока вы здесь, нужно на все это полюбоваться!
Вняв благому совету, Джордано и Алессо целыми днями осматривали памятники зодчества Флоренции. Прежде всего их внимание привлек знаменитый храм Санта-Мария дель Фьоре, дивное творение Филиппо Брунеллеско и других старых мастеров. Огромный купол собора, воздушный и легкий, точно реющий в пространстве на необычайной высоте, был виден со всех улиц города и из окрестностей. Великолепные фасады со множеством круглых и стрельчатых окон, башенки – круглые, четырехугольные, восьмигранные, стройная кампанила, возносившаяся ввысь, – все восхищало путников.
Друзья побывали в древнем баптистерии Сан-Джованни, небольшом храме, где крестили всех флорентийцев. Там был крещен и гениальный Данте Алигьери, творец «Божественной комедии». Данте любил его непритязательную красоту и, находясь в изгнании,[152] больше всего тосковал о храме Сан-Джованни. Представляя себе великого поэта, склоняющего голову при входе в баптистерий, Джордано повторял на память целые сцены из «Божественной комедии», вызывая восторг Алессо.
Просторная площадь Синьории с одной стороны замыкалась строгим прямоугольником дворца, который напоминал крепость с башенкой наверху и с зубчатыми выступами плоской крыши. Под ними виднелись бойницы, откуда можно было обстреливать площадь и окружающие здания. Беллини рассказал монахам, что во время осады Флоренции над дворцом Синьории развевалось знамя с красным крестом – символ коммуны.
Джордано и Алессо осмотрели и мосты через Арно и предместья города. И когда они потеряли надежду на возвращение разведчиков, Мануэлло и Гуччо явились. Они пришли на четвертый день, усталые, запыленные, в крестьянской одежде.
– Ну, скажу я вам, отцы, – начал рассказывать коренастый широколицый Мануэлло, – если вас будет не двое, а двадцать, и перед вами пойдет ангел с огненным мечом, вы не проберетесь в Неаполь. На пути до Сиены – а туда только двадцать миль! – нас останавливали три раза. А сколько было засад после того, и не счесть. Бандиты выходили целыми шайками, с мечами, с аркебузами и арбалетами… Убедившись, что мы не те, кого они ждут, разбойники приходили в ярость. Нам только тем и удавалось умилостивить их, что мы, взяв грех на душу, бесстыдно лгали и уверяли, что за нами едут еще два монаха и, простите, отцы, указывали ваши приметы…
Бруно рассмеялся, а Алессо сжал кулаки.
Мануэлло продолжал:
