счет,В Ломбардию свершает он поход.Там перед городскими воротамиБыл окружен и сдавлен наш героиБесчисленной и глупою толпой,В Милан спешащей, хлопая глазами,Стуча подкованными башмаками.Купцы, крестьяне, дети, всякий сброд,Бенедиктинцы, горожане; в ходПускают кулаки, всем душно, тесно,Бегут, кричат: «Скорей, пустите нас!Такие зрелища не каждый час!»Тут паладину сделалось известно,Какого празднества так жадно ждетЛомбардский добрый и простой народ.«О Доротея! Страшное известье!» —Кричит он и, пришпорив вдруг коня,Всех опрокидывая и тесня,Несется через людное предместье,Вдоль узких улиц к площади туда,Где бьется благородный Дюнуа,Где растерявшаяся ДоротеяГлядит, поверить истине не смея.Не мог бы и Тритем картины тойНам передать, со всем своим искусством,Дать имена разнообразным чувствам,Возникшим в сердце девы молодой,Возлюбленного встретившей, как в сказке.Какие кисти, ах, какие краскиЖивописать могли бы этот вид,Где все смешалось: боль былых обид,И исчезающая безнадежность,И радость, и смущение, и стыдИ где растет, все поглощая, нежность?Освобожденная от козней зла,Она лишь слезы сладкие лилаВ его руках, а рыцарь благородныйОт счастья целовал поочередноТо Дюнуа, то деву, то осла.Прекрасный пол, по окнам и балконам.Рукоплескал, сочувствуя влюбленным;Монахи убегали прочь. ВдалиКостра полуразрушенного балкиИмели вид необычайно жалкий.С его развалин медленно сошлиКрасавица и Дюнуа. Он видомСоперничать бы мог с самим Алкидом[68] ,Который, победив в стране могилТройного пса [69], тройную Эвмениду[70],Алкесту мужу гордо возвратил,Ревнуя, но не подавая виду.Была домой в носилках снесенаКрасавица. За ней скакали следомДва рыцаря, привыкшие к победам.Наутро благородный Дюнуа,Прекрасную чету застав в кровати,Сказал: «Мне кажется, здесь лишний я!Не буду нарушать часы объятий.Пора мне бросить этот край; меняЗовут мой повелитель и Иоанна;Я к ним вернусь. Я знаю, постоянноТоскует Дева о своем осле.Денис, заботливый к родной земле,Явился мне сегодняшнею ночью.Поверьте мне, я зрел его воочью.Божественного зверя он мне дал,Чтоб дам и королей я защищал:Теперь он требует меня обратно.Я Доротее послужил. И мнойРасполагает ныне Карл Седьмой.Вкушайте же плоды любви приятной.В моей руке нуждается престол.Не терпит время, ждет меня осел».«Я на коне последую за вами», —Любезный Ла Тримуйль сказал в ответ.И Доротея говорит: «Мой свет,Я тоже еду — знаете вы сами,Уж я давно хочу утешить взор,Увидеть пышный королевский двор,Агнесу, отличенную владыкой,Иоанну, славную душой великой.Вы — мой спаситель, вы — любовь моя,За вами я последую хоть в битву.Но на костре, когда читала яМарии-деве тайную молитву,Я ей дала торжественный обетПаломницей отправиться в Лорет,Коль уцелею случаем чудесным.Святая дева, услыхав меня,Вас ниспослала на осле небесном,И спасена была я из огня.Я вновь живу: обет свершить должна я,А то меня накажет пресвятая».«Мне по сердцу такая речь, — в ответЕй молвил добрый Ла Триймуль. — Обет,По-моему, свершить необходимо.Позвольте вас сопровождать. ЛоретДавно уж ждет меня как пилигрима.Летите, благородный Дюнуа,Полями звездными к стенам Блуа.Нагоним мы чрез месяц вас, не боле.А вы, сударыня, господней волеПокорная, направьте путь в Лорет.Достойный вас даю и я обет:Доказывать везде, во всяком месте,Кому угодно, шпагой и копьем,Что вы пример являете во всемЛюбой замужней и любой невесте,Как высший образ красоты и чести».Она зарделась. Между тем оселНогою топнул, крыльями повелИ, быстро исчезая с небосклона,Мчит Дюнуа туда, где плещет Рона.Цель Ла Тримуйля — славная Анкона;Идет он с дамой, с посохом в рукахИ в страннической шляпе. Божий страхИх речи наполняет, взоры кротки,Висят на их широких поясахЖемчужные и золотые четки.Перебирал их часто паладин,Читая тихо «Ave». ДоротеяМолилась тоже, глаз поднять не смея,И «я люблю вас» был припев одинМолитв, несущихся среди равнин.Они проходят Парму и Модену,Идут в Урбино, видят и Чезену,Открыт им всюду ряд прекрасных зал,Их чествует то князь, то кардинал.Наш паладин, день ото дня вернее,Свершая благородный свой обет,Везде твердил, что в целом мире нетПрекрасней женщины, чем Доротея,И, прекословить рыцарю не смея,Никто не спорил: вежливость всегдаПоддерживали эти господа.Но наконец на берегах Музоны,Близ Реканати, в округе Анконы,Блеснул вдруг пилигримам, как звезда,Хранимый небом дом святой мадонны,Обитель благодати и труда;Корсаров эти стены отразили,И некогда их ангелы носилиПо беспредельным облачным полям,Как бы корабль, плывущий по волнам.В Лорето ангелы остановились,И там же стены сами водрузились.Все, что искусства составляет честьИ что великолепного в нем есть,Наместники небес, владыки света,Чтоб отличить святое место это,Рассыпались здесь в щедрости своей.Любовники спешат, сойдя с коней,Колена преклонить в священном страхеИ сделать вклад. От них берут монахиДары на украшение церквей,И пилигримов наших благосклонноУстами их благодарит мадонна.Любовников в харчевне ждет обед.Был за столом ближайший их соседКакой-то англичанин, злой, надменный,Приехавший сюда издалекаИ втайне насмехавшийся слегкаНад этою обителью священной.Британец истинный, не знал он сам,Зачем скитается. Платил он вдвое,Как за антики, за поддельный хламИ презирал святых и все святое.Он в жизни признавал одну лишь цель — Вредить французам; звался — д'Арондель.Теперь он путешествовал, скучая.Любовница была с ним молодая,В дороге развлекавшая его,Еще надменней друга своего,Еще заносчивей, еще грубее,Но хороша и телом и лицом,Прелестна ночью, нестерпима днем,Порывиста в кровати, за столом, —Во всем она несхожа с Доротеей.Барон прекрасный, гордость Пуату,Сначала ограничился приветом,Затем упомянул про местность ту,Потом сказал о том, как он обетомСебя связал, тому немного дней,Доказывать везде, пред целым светом,Достоинства любовницы своей,А после заявил британцу прямо:«Я верю, благородна ваша дама;Она прекрасна и притом скромпаИ, хоть молчит все время, несомненно,Блистательным умом одарена.Но Доротея с нею несравненна.Признайте это; я отдать готовВторое место ей без дальних слов».Британец гордый, с ним сидевший рядом,Тримуйля смерил леденящим взглядомИ вымолвил: «Поймете вы иль нет,Что безразличны мне и ваш обет,И то, что ваша милая подругаИз знатного или простого круга?Пусть каждый удовольствуется тем,Что он имеет, не хвалясь ничем.Но так как вы, столь дерзко и столь ложно,Предположили, что хоть раз возможноПеред британцем первенство занять,Я должен вам сейчас же доказать,Что нас, британцев, и в подобном делеЗатмить еще французы не успелиИ что моя любовница лицом,Плечами, грудью, крупом, животомИ даже, я сказал бы, чувством чести,Конечно, вашей не чета невесте.А мой король (хоть толку мало в нем)Прикончит вашего одним щелчком,С его мясистой героиней вместе».«Ну, что же! — Ла Тримуйль ответил, встав. —Идем, узнаем, кто из нас не прав.Мне кажется, я защитить сумеюФранцузов, короля и Доротею.Но я намерен, как заведено,Вам предоставить выбрать род дуэли,Верхом иль на ногах — мне все равно,Исполню все, чего б вы не хотели».«Нет, на ногах! — ответил грубый бритт. —Не думаю коню предоставлять яПлоды и труд подобного занятья,И к черту все — нагрудник, панцирь, щит!Не признаю их даже на войне я.Сегодня жарко, и удобней намСражаться голыми за наших дам:Наш поединок
