— Какие вопросы, раз приказ? — заглянул в карту Мещерин, — Мой экипаж к полету готов!
— Вы, Борисов, как? Погода не смущает? Справитесь?
— Не смущает. Лететь готовы. Только, товарищ командир, пусть приводная радиостанция работает все время.
Ситяков повернулся к начальнику связи. Черкашин выпрямился, доложил:
— Вахта на приводной уже открыта. Будет включена по первому указанию.
— Добро! — удовлетворенно кивнул Ситяков. — Да! Чуть не забыл! Надо выполнить одну приятную формальность.
Командир полка неторопливо подошел к угловому столу и достал из ящика пару новеньких золотых погон. Потом подошел к смутившемуся Борисову, торжественно сказал:
— Приказом командующего Краснознаменным Балтийским флотом вам, товарищ Борисов, присвоено очередное воинское звание лейтенант. От души поздравляю, Миша! Хорошо ты начал службу в нашем полку. Так держать! Ну, друзья! По самолетам!..
Дождь не прекращался. Едва самолет командира полка оторвался от бетонки и перешел в набор высоты, как оказался в облаках, Борисов из своей кабины видел взлет, услышал, как Ситяков по радио приказывал руководителю полетов:
— Никого в воздух не выпускать! Высота облачности всего двадцать метров. Лечу по приборам. На задание пойду один. Повторяю; в воздух никого не выпускать! Как поняли? Прием!
— Вас понял, Ноль один! На задание не выпускать никого!
— Поняли правильно, «Изумруд»! Матчасть работает нормально. Ложусь на курс следования. Прием!
Михаил открыл боковую форточку, прислушался. Над головой в тумане раздалось знакомое гудение. Звук усилился, сместился в сторону моря и там постепенно затих.
Со стартового командного пункта приказали:
— Двадцатому и Двадцать седьмому! Находиться в готовности! Из кабин не отлучаться…
Дождь постепенно усиливался. Серая мгла сгущалась…
Спустя два часа от комполка была получена радиограмма. Задание выполнили, в Рижском заливе потопили транспорт противника, погода ухудшается, экипаж возвращается на аэродром. Боевая готовность была отменена, но летчики с аэродрома не уходили; ждали возвращения командира. Время шло, однако самолет комполка не появлялся. Встревоженные летчики толпились у связной радиостанции, прислушивались к вызовам радиста. Эфир молчал. Настроение у всех было подавленное. В томительном ожидании прошел весь день, ночь. Только на вторые сутки узнали; при возвращении на аэродром над Нарвским заливом комполка решил выйти из облаков, стал снижаться. На его беду облака слились с туманом. Самолет врезался в воду. Федор Андреевич Ситяков и Григорий Антонович Заварин погибли. Из экипажа случайно остался в живых начальник связи старший лейтенант Черкашин, При ударе машины о воду его выбросило вместе с турелью-башней, но перебило ноги. На счастье в районе катастрофы находились рыбаки. Они подобрали Павла Макаровича и доставили на берег, потом отвезли в Малую Ижору, в военно-морской госпиталь.
Поздно вечером уставший от нервного дня Борисов добрался наконец до своей землянки. Он стащил с себя мокрое летное обмундирование и развесил его у буржуйки. У тумбочки в окружении летчиков эскадрильи младших лейтенантов Мифтахутдинова, Башаева и Кролько Рачков что-то высчитывал на навигационной линейке. Ему помогал башаевский штурман Алексей Арбузов, На нарах, беседуя, полулежали Григорий Зубенко и его штурман Сергей Гараньков, Богачев и Конько, бывший штурман- перегонщик, недавно вернувшийся в экипаж Александра, спали, накрывшись одеялами.
— Я ж говорил! — потряс линейкой Иван. — Мы теряем два часа! Час туда, час обратно. Миша, не знаешь, почему мы не перелетаем на таллинский аэродром или в Пярну? Район боев сместился туда, а мы все еще сидим под Ленинградом.
— Там разбиты аэродромы, — угрюмо ответил Борисов. — Приведут в порядок и перелетим. А в Пярну места нет. Там штурмовики работают на Моонзунде… Ты, Ильич, кончай, между прочим, свою бухгалтерию. Утром вылет.
— Куда? Кто полетит? — вскинулись все.
— Туда же, где Ситяков… В Рижский залив. Приказано блокировать Ригу. Башаев! Вы пойдете со мной топмачтовиком. А сейчас спать, ребята! — приказал Борисов.
— Разрешите мне слетать с «полутоннками»? — спросил Башаев, рыжеволосый усатый летчик, переучившийся из техников. — Не сомневайтесь, Михаил Владимирович, взлечу.
— Хорошо! — согласился, подумав, замкомэск и повторил: — Спать всем!
Он забрался под одеяло, закрыл глаза. Но сон, несмотря на усталость, не шел. Мысль упорно возвращалась к погибшим.
Командира авиаполка и флаг-штурмана Михаил знал недавно, но сердцем почувствовал в них хороших настоящих людей и успел привязаться душой. Сегодня на КП начмин инженер-майор Киселев, тоже горевавший, завел разговор о Ситякове и Заварине, и боль утраты захлестнула Михаила с новой силой. Было ужасно жаль, что погибли такие способные, смелые, а главное, хорошие люди. Боевое крещение оба получили еще в 1938 году, когда громили японских самураев у озера Хасан, потом дрались с ними на Халхин-Голе. Григорий Антонович Заварин имел на боевом счету свыше ста успешных боевых вылетов, много побед. У Федора Андреевича Ситякова счет личных побед был скромнее, зато под его руководством в боях подчиненные летчики добивались весьма серьезных результатов и наносили врагу огромный ущерб. В то же время оба оставались людьми скромными, отзывчивыми к чужой беде. Молодые ими гордились, с них брали пример…
Торпедоносец и топмачтовик, оглашая окрестности ревом моторов, мчались над сушей — теперь, когда немцев изгнали из материковой части Эстонии, самолеты летали из Клопиц в Балтийское море по кратчайшему пути через Пярну. Переднюю машину пилотировал Борисов, вторую — Башаев, Курс они держали на Рижский залив, где предстояло вести поиск и уничтожение кораблей противника.
Начинающийся день выдался хмурым настолько, что в кабине царил полумрак. Высота полета была небольшой — около трехсот метров. Под самолетами мелькали еще одетые в зелень осенние леса и поля, матово поблескивали зеркала озер и болот, кривые ленты речушек, петляли паутинки серо-желтых дорог. Чем ближе самолеты подлетели к морю, тем чаще раскидывались обширные поля, густо утыканные небольшими хуторками. Но вот местность под крылом прорезалась неширокой лентой реки, нити шоссейных и железных дорог сблизились, переплелись. Впереди блеснули влажные крыши небольшого приморского города Пярну.
Михаил впервые здесь был и потому с любопытством рассматривал город, разделенный рекой, его узкие, кривые улочки с деревянными домишками и редкими невысокими особняками. Острыми шпилями мелькали кирхи, вот и традиционная ратуша. Порт небольшой, зато залив окаймляет длинный и широкий пляж. Судя по всему, война пощадила городок.
Под крылом промелькнула береговая черта, и самолеты зависли над гладью Рижского залива. Именно зависли: полумрак здесь не рассеивался, а даже густел. Плотная дымка подступила к самолетам, скрыла горизонт настолько, что вокруг все слилось в опасном однообразии: серое море незаметно переходило в такие же серые облака. Сразу пропало представление о пространстве, о движении, о том, где верх и где низ, вода и небо, от этого казалось, что самолеты остановились, их подвесили в центре гигантского шара с серой поверхностью. Борисов вызвал Рачкова и приказал:
— Ильич! Посматривай вокруг. Лечу по приборам.
По приборам — означало, что летчик смотрит только на приборы, так как не имеет возможности видеть, что делается перед самолетом. Если там внезапно возникнет опасность, ему не успеть отвернуть.
Штурман сразу лег на пол кабины и, поправив на голове очки, преодолевая могучий поток холодного воздуха, высунулся за борт, осмотрелся. Горизонтальная видимость не превышала двух-трех километров — в таких условиях разглядеть что-либо нелегко. А нужно было не только наблюдать, но и вести группу по маршруту.
