тщательно охраняемые большие транспорты следуют в Ригу с ценными военными грузами. Войска Прибалтийского фронта должны были вот-вот начать бои за освобождение Риги, и поэтому всякая помощь с моря усиливала врага и оборачивалась для наших войск увеличением жертв. Транспорт надо было топить! Даже ценой собственной жизни…
— Ваня! Ты выведешь меня на конвой со стороны берега?
Штурман хорошо понимал терзания друга, разделял их и потому ответил решительно:
— Ложись на обратный курс, Михаил!..
— Командир! — ворвался голос Демина. — С юга вижу четыре истребителя! «Фоккеры»!
«Значит, немцы вызвали прикрытие! Надо уходить. Обстановка серьезно усложнилась…»
Давно растворились в дымке контуры конвоя. Торпедоносец и топмачтовик гудели моторами над заливом, улетая на запад. Слева показался и проплыл мимо еле видимый мыс Колка.
— Пора, Миша! — предупредил Рачков и подал команду; — Лево на борт! Пошли на берег. Надо проскочить между батареями у деревень Мазирбе и Колка, посмотри на карту. Нас, конечно, наблюдатели увидят, сообщат «фоккерам». Они — сюда, а мы — туда! Хорош план, Миша?
— Утверждаю! — оживился Борисов. Ему было приятно, что его мысли совпали с предложением штурмана.
Несложный маневр — Башаев перевел машину в левый пеленг, и оба самолета со снижением устремились к высокому берегу. Вот его неровная полоска уже осталась позади: прижимаясь к земле, самолеты мчались в глубь полуострова на максимальной скорости. Перед глазами летчиков стремительно проносились извилистые нити ходов сообщений и траншей, полудужья окопов и овалы батарейных позиций, редкие хуторские домики, бросившееся врассыпную стадо черно-белых коров, снова окопы и позиции зенитных пушек с бегающими между ними солдатами в серо-зеленых шинелях. Сотрясая окрестности могучим ревом, самолеты углублялись в стан врагов, и те от неожиданности и страха шарахались по щелям.
Рачков метался по кабине между иллюминаторами, сверяя местность с картой, — ждал намеченный ориентир — изгиб дороги, от которого намеревался повернуть группу к морю, а его все не было. Дорога появилась внезапно. Она терялась за густыми посадками деревьев, но штурман узнал ее и крикнул:
— Разворот влево! Курс сорок пять! Упреждение полдлины вправо. Скорость своя — сто восемьдесят миль в час!
— Понял, Ильич!.. Дёма! Не проморгай истребителей! Следи!
— Есть, командир!
Белесая полоска воды у горизонта появилась за зеленым травяным полем незаметно. Еще раньше летчик увидел дымы и силуэты судов.
«Молодец, Рачков! Вывел что надо!»
— Демин! Где истребители?
— Пока не видно, командир! Над конвоем небо чистое!
Расчет командира группы оказался точным; немцы не ожидали появления советских торпедоносцев со стороны берега и потому походный строй-ордер не изменили, продолжали идти прежним курсом.
— Внимание! Я — Двадцать седьмой! Наша цель — «шеститысячник»! — скомандовал ведомому Борисов. — Как поняли? Атака!
— Вас понял! Выполняю! — ответил Башаев и запел:
— Волга, Волга, мать родная…
Топмачтовик, все время летевший рядом с командиром, резко увеличил скорость и сразу вышел вперед. Спустя несколько секунд нос его машины засверкал огнями; он обрушил град пуль на быстроходную десантную баржу, пробивая путь следовавшему за ним Борисову.
Ошеломленные, немцы все еще не открывали зенитного огня, и Михаил спокойно, как на полигоне, выполнял команды боковой наводки штурмана. Но летчик не мешкал, спешил: атаки торпедоносцев весьма скоротечны. Самолет за минуту пролетает больше пяти километров. Сбрасывание торпеды производится в среднем за шестьсот — четыреста метров от цели. Поэтому самолет находится на боевом курсе всего пятнадцать-двадцать секунд! За эти считанные секунды надо успеть сделать многое: прицелиться поточнее и нанести удар, то есть сбросить торпеду.
Борисов хладнокровно выдержал элементы атаки, и когда слева от его машины промелькнул вздыбившийся над водой тупой, будто обрубленный, нос БДБ, поднятый взрывом башаевских бомб, подождал несколько секунд и плавно утопил кнопку на штурвале — сбросил торпеду, двинул вперед до отказа секторы газов и тут же нажал вторую кнопку — ударил из пулеметов по баку транспорта, где шустрая артиллерийская прислуга успела развернуть пушки и открыть стрельбу в упор. Еще секунду спустя Михаил свалил машину в крен, стал отворачивать вправо, намереваясь испытанным приемом проскочить между кораблями охранения, В этот самый миг глухой удар потряс торпедоносец, с приборной доски брызнули стекла, над головой в горгроте — остекленной крышке кабины — разверзлась огромная дыра и через нее с шипением вырвался воздух.
Борисов оцепенел. Но моторы не изменили своего напористого ровного гула, самолет тоже летел устойчиво, скорость его не падала, и летчик быстро справился со своим неприятным состоянием. В поле зрения попал бешено стреляющий по самолету тральщик. Стиснув зубы, Михаил довернул машину правее, поймал корабль в прицел, полоснул по нему пулеметной струёй с кормы до носа и проскочил над мачтами, едва не задев их. Рядом с самолетом густыми потоками неслись зеленые и красные огоньки трассирующих снарядов и пуль. Но с каждой секундой количество их редело, а потом и вовсе пропало.
— Вырвался! — Борисов вытер пот, застилавший глаза, и огляделся.
Над морем он был один. Караван судов исчез за дымкой.
— …чему не отвечаешь? Миша-а! Что случилось? Миша! — в телефонах прорывался тревожный голос. Борисов с трудом узнал его; говорил штурман, но слышимость была плохой. Летчик повернул ручку громкости, вызвал:
— Ваня! Ваня! Слышу плохо, Как у вас дела?
— У нас нормально, а ты почему долго не отвечал? Что случилось, Миша? Что это был за удар?
— Все в порядке! — поспешил успокоить друга Борисов. — Горгрот разнесло. Но моторы как звери! А ты почему не доложил, как прошла атака?
— Нормально! Торпеда попала в кормовую часть транспорта, и ее взрывом оторвало. Транспорт тонет. Я сфотографировал.
Набрав высоту и развернувшись, Михаил с нетерпением поглядел на корабли. Их строй давно перемешался: в середине сквозь клубы черного дыма и пара просвечивался корпус тонущего «шеститысячника». Его носовая часть вздыбилась над водой, корма скрывалась в волнах — судно доживало последние минуты. И вдруг радость победы сменилась беспокойством: где ведомый?
Топмачтовика нигде не было.
— Демин! Рачков! Где Башаев? Ищите Башаева!
У радиста обзор из башни во все стороны превосходный. Но молодой Александр Демин забылся и смотрел не за обстановкой в воздухе, а за тем, как, окутавшись дымным облаком, огромный транспорт медленно ложился на борт, все больше задирая нос кверху, и погружался в море.
— Двадцать восьмой! Двадцать восьмой! — Я — Двадцать седьмой! — вызывал Башаева командир. — Отвечайте! Где находитесь? Дайте свое место, Двадцать восьмой! Прием!
Эфир молчал. Беспокойство летчиков переросло в тревогу. Не дожидаясь, когда утонет торпедированный транспорт, Борисов развернул машину к северу.
— Кто видел Башаева последним? Демин, доложите!
— Командир! Я видел только, как его бомбы рванули баржу. Потом он пролетел над транспортом и ударил по сторожевику. А дальше мы отвернули, и я стал стрелять по тральщику.
Поредевший караван давно скрылся в дымке, когда штурман через нижний люк рассмотрел на фоне серо-зеленой воды топмачтовик, С большим креном он летел у самой воды, направляясь к острову Рухну.
Борисов подлетел к ведомому, опять запросил его:
— Двадцать восьмой. Вас вижу. Отвечайте, как слышите?
— Миша! Да у него, наверное, разбило рацию. Подойди к нему!
