– Рвем их всех на части, рвемся мы вперед – боевое счастье, славный Космопорт!
– «Тигры» победили, – бормотал Ланселот, бежавший рядом со мной. – Видишь, болельщиков другой команды выпустили через другую сторону стадиона, там основной выход, к линии экспресса. Мари, нажми – Като, помоги ей, тяни ее за руку – иначе нас сметут!
Мы вихрем взлетели по ступеням станции метро – по счастью, Като бежал босиком (чистейшие покрытия космопортовских улиц, над которыми везде были своды тоннелей и залов, производили на него впечатление полов помещения, а не мостовых улицы, почему он с самого прилета и не носил в Космопорте обуви), а на Мари были какие-то легкие туфельки без каблука, так что бежать было легко (ну, если не считать того, что я уже задыхался, а у ойкающей шепотом Мари явственно подгибались ноги). Мы вылетели на платформу, вдоль которой уже стояла довольно плотная цепочка полицейских. На нас косились, но никто ничего не говорил: полицейские быстро отворачивались, мрачнея, низко нагибая головы, опуская забрала темно-серых шлемов, поднимая резиновые дубинки – снизу накатывался рев приближающихся болельщиков. Вдоль цепочки полицейских в сторону входа по перрону быстро покатились две небольшие, чуть выше человеческого роста, но массивные человекообразные фигуры на колесах, такие же серые, как полицейская униформа – из туловищ этих полицейских-роботов выдвинулись толстые стволы, а из их массивных, э-э, седалищ в открывшиеся в полу отверстия рывком опустились гофрированные шланги. Я вспомнил, как еще в Москве по телевизору смотрел разгон демонстрации в Сеуле мощными полицейскими водометами.
В этот самый момент стих какой-то шум, который слышался рядом с того момента, как мы выбежали за линию полицейских; вдоль перрона с облегченным свистом открылся ряд широких дверей, и над ними замелькали цифры – 1… 2… 3…
– Стоянка тридцать секунд, – пробормотал Ланселот, и мы бросились в вагон.
Людей в вагоне было мало, и все со страхом прислушивались к нарастающему реву и вытягивали шеи, пытаясь сквозь прозрачные стены рассмотреть что-то за спинами полицейских. Сквозь полицейскую цепь видно было, как на платформу валом повалили болельщики, только слегка притормозив при виде неподвижной мрачной линии серых фигур.
– Уважаемые любители спорта! – грянул голос сверху, гулко отдавшись под сводами станции. – Этот поезд следует на конечную остановку «Госпиталь Сайкса» и не делает остановок на пересадочных станциях. Специально для любителей спорта через семь минут будет подан поезд, который пойдет на пересадочные станции в районе Пятого Зала Ожидания. Просим оставаться за линией оцепления.
Мы видели, что болельщики и не собирались подчиняться. Там, где их поток выливался на платформу, они с торжествующим ревом врезались в линию оцепления – и внезапно многие откатились, будто ударенные током. Взлетели кулаки и резиновые дубинки. Полицейские с хлопками распахивали на левых руках прозрачные щиты в рост человека. Два робота-полицейских вдруг словно прибавили в росте, готовясь окатить толпу водой. Отдельные прорвавшиеся сквозь цепь болельщики бежали к вагонам, и мы снова видели их оскаленные, потные, совершенно нечеловеческие лица.
– Поезд отправляется, – объявил внутри вагона женский голос. – Следующая остановка – станция «Парк Монблан, Западный вход». Прибытие через четыре с половиной минуты.
Двери с шипением сошлись.
Ланселот с шумом перевел дух.
Като за пазухой выпустил рукоятку меча – малого, правого меча, который он, несмотря на просьбы Фродо не ходить с оружием по улицам, взял с собой и искусно прятал под кимоно.
Мари дрожащей рукой тяжело оперлась на мое плечо. Я невольно напыжился, надувая бицепсы. Странно было подумать, что я – музейный экспонат – могу как-то заинтересовать Мари, но ее прикосновение было очень приятно.
Святослав посмотрел на Ланселота, на Като, на Мари, потом доверительно наклонился к моему уху и хрипло прошептал:
– Друже, что-то страшновато мне здесь.
Я был с ним согласен. Будущее, в которое мы так неожиданно попали, было ослепительным, оно было захватывающе интересным, оно было необыкновенным – вот только уютным и безопасным оно никак не казалось.
Через четыре с половиной минуты поезд остановился на безлюдной станции «Парк Монблан»: несколько человек вошли, но никто, кроме нас, не вышел, и нам вслед смотрели непонимающе, с какой-то тревогой. Но ни Фродо, ни Дика с нами не было, а Мари и Ланселот не очень-то хорошо знали космопортовские порядки, так что мы вышли, хоть и неуверенно. Тридцать секунд, как полагается, поезд стоял открытым, и на нас то ли испуганно, то ли осуждающе смотрели пассажиры из вагона; кое-кто даже покачал головой с каким-то то ли сожалением, то ли опаской. Наконец, отмелькали над входами зеленые цифры, выскочили красные – 27… 28… 29… 30 – и вагоны с шипением закрылись. За закрытыми дверями послышался нарастающий шум, на несколько секунд мы почувствовали вибрацию, и шум стих: поезд ушел.
– Пойдем, найдем бус, – негромко сказал Ланселот. – Мари, у тебя есть план Космопорта?
– Бумажный атлас у меня в отеле, – отозвалась девушка. – Но в блокноте есть путеводитель.
– Найди-ка эту станцию.
Мари извлекла из сумочки блокнот, и через полминуты мы, сгрудившись вокруг нее, уже могли рассматривать план окружающих секторов.
– Вот ведь засада, – пробормотал Ланселот. – Никак тут к бусу не попасть – только если через весь парк пройти.
– Так давай пройдем через этот… парк, – Святослав решительно сделал первый шаг и тут же остановился, глядя на нас. – Или это далеко идти? Сколько тут ходьбы – не полдня же?
Ланселот снова посмотрел на план.
– Километра два, два с половиной. Полчаса легкой ходьбы. Дело не в этом: так поздно вечером в парке может быть не очень спокойно. Общественные парки обычно открыты всю ночь, но что-то я не слышал, чтобы в них по ночам гуляли – ну, кроме Парка Антонио Харта, там, говорят, даже сам Пантократор иногда гуляет поздним вечером.
– Дикие звери? – спокойно спросил неустрашимый Като.
– Хуже, – ответила Мари. – Люди.
Мы молча вернулись к изучению карты. Можно было перейти на противоположную платформу, выждать полчаса или час и вернуться на ту станцию, откуда мы уехали – как, собственно, Ланселот поначалу и планировал. Он не учел только, что это не магистральная, а побочная ветка метро, которая обслуживала конечную станцию – госпитальный комплекс имени Рузвельта Сайкса, крупнейшую в Космопорте психиатрическую лечебницу. На схеме было указано, что после восьми вечера – а был уже девятый час – поезда в сторону Госпиталя Сайкса и обратно ходят раз в час, и что после восьми вечера они идут здесь «экспрессом», то есть на той станции, где мы вышли, следующий поезд остановится только после семи утра – что в одну сторону, что в другую. Значит, и те, кто ехал с нами в одном вагоне (наверное, персонал госпиталя, едущий на ночную смену), и те, кто вошел в поезд на этой станции, знали, что это последний «локальный» поезд на сегодня: те, кто вошел здесь, наверное, уже доехали до конечной и теперь ждали поезда в обратную сторону. Значит, нужно было все-таки идти через парк. На другой стороне парка на схеме была показана межсекторная магистраль, открытая для общественного и частного транспорта; к тому выходу можно было вызвать такси, или дождаться общественного буса, или даже заказать чартерный бус. С другой стороны к той магистрали примыкала небольшая промзона – опорные станции водоснабжения, энергоподачи и воздухоочистки этого района, но дальше по карте был показан небольшой жилой район, так что там наверняка было оживленнее, чем здесь. Мы переглянулись, и Мари достала мультиком.
– Мудрый, – сказала она в свой крошечный, забавно мигающий ярко-желтым светом приборчик, – мы застряли. Оказывается, между рестораном и гостиницей – запасной выход стадиона, и через него выпустили тигроидов. Там сегодня «Тигры» победили. Откуда я знаю, какой счет? Дело не в этом: нам пришлось от них удирать, и мы уехали на соседнюю станцию метро. Теперь оказывается, что мы ехали на последнем локальном поезде, и следующий будет только в семь утра. Нет, в обе стороны. Да в том-то и беда: это станция «Парк Монблан». Да, парк открыт. Мы знаем, что небезопасно, а что делать? Да, даю.
