Она протянула мультиком Ланселоту, тот поднес приборчик к уху.
– Да. Спасибо, Фродо… Дик, старина, ты вернулся уже? Слушай, мы застряли на станции метро «Парк Монблан», локальных поездов не будет до утра. Надо идти через парк. Что? Ночевать на станции? Старина, нас здесь четыре бойца, неужели мы не сможем провести нашу очаровательную даму через двухкилометровый парк?
Мари слабо улыбнулась нашему суровому разведчику, который вообще-то не блистал куртуазностью речи.
– Ах, вот как, – медленно сказал Ланселот и мрачно хмыкнул, как будто принимая непростое решение. – В последние пять лет? Немудрено, что я в своей глуши об этом ничего не знал. И много их там? Н-да… Нет, старина, ночевать тут мы не станем, – вдруг проговорил он изменившемся голосом, глядя мимо нас. – Вот я их уже вижу. Они и станцию, как видно, тоже облюбовали. Все, Дик, пока. Пойдем через парк на прорыв. Пожелай нам удачи. Привет Фродо.
И он протянул Мари отключенный мультиком.
Мы посмотрели туда, куда неотрывно смотрел Ланселот.
Там, где еще две минуты назад мы видели светящиеся турникеты входа и освещенную изнутри кабинку дежурного по станции, огней уже не было, только на стене тускло светилась надпись «ВЫХОД». А вдоль стены под этими светящимися буквами усаживались, довольно внимательно глядя при этом в нашу сторону, какие-то неряшливо одетые люди – пять… семь… Вот еще один неловко перевалился через турникет и косолапо, неверными шагами побрел вдоль стены – рослый, но согнутый едва ли не вдвое, чернокожий, с яркой красно-белой повязкой на голове, в каких-то нелепых шортах ниже колена, огромных белых кроссовках с развязанными шнурками и голый по пояс…
Я сунул руку в карман куртки и достал шар. Шар был лилово-зеленый.
– Это кросс-джанки, – тихо сказал Ланселот. Мари тихо ахнула. – Их там полный парк. Дик говорит, в последние годы у них тут главное гнездо в районе Залов и Центра. А главное, к ночи сюда съезжаются пушеры едва ли не со всего полушария.
Слово «пушеры» я знал. Значит, джанки – от старого английского junkies, наркоманы? Или чем там они теперь ширяются?
– Наркоманы? – переспросил я.
Ланселот кивнул:
– Примерно так. Они зависимы от кросса.
Я непонимающие покачал головой.
– Потом объясню. Главное: они сами по себе не опасны, пока им кто-нибудь чего-нибудь не скажет. Они ужасно внушаемы. Если мы не понравимся пушерам, а мы им не понравимся, они могут крикнуть, что вот у этих – то есть у нас – есть бабки, или халявный кросс. И нас просто порвут на клочки.
Мне трудно представить, что и как из этих слов поняли Като и Святослав, как эти слэнговые словечки линка улеглись у них в голове и с какими понятиями из их жизненного опыта пересеклись, но я-то понял Робина Худа вполне. Впрочем, тут же обнаружилось, что вполне поняли его и наши меченосцы. Като тут же извлек из-под кимоно малый меч, до этого незаметно умащивавшийся под полой, а Святослав, меч которого оставался в гостинице (так как даже под его плащом укрыть такое здоровенное оружие было бы затруднительно), мигом наклонился и извлек из-за голенищ то, что, как я и ожидал, там пряталось – засапожники, да не два, а целых четыре – здоровенные, искусно кованные, длинные ножи с лезвиями сантиметров в тридцать; два из них он взял в левую руку невиданным мной хватом – рукоять в рукоять (одно лезвие вперед, другое назад), один в зубы, а последний, чуть более длинный – в правую руку. Ланселот одобрительно крякнул и расстегнул куртку, освобождая доступ к кобуре; подумав, он также вынул из левого кармана брюк большой пружинный нож и щелкнул затвором, выбросившим блестящее лезвие немалой длины, сантиметров в двадцать. Ну, тут пришлось и вашему покорному слуге вытаскивать сзади из-под куртки свой «золинген», хотя я был уверен, что прибегать мне к нему не придется – я же великий психократ, не так разве? Мари, с лица которой с того момента, как прозвучало слово «кросс-джанки», не сходило выражение крайнего испуга, сделала над собой видимое усилие, собралась, отчего ее розовые полные губы сжались в белую ниточку, и тем же движением, что вынимала из сумочки блокнот или мультиком, вытащила оттуда небольшой, изящно никелированный, но вполне убедительный револьвер, сказав:
– Вы не подумайте чего, он у меня вполне легальный.
– Ай, молодец, красавица, – прошептал Ланселот, Мари расплылась в улыбке, и мы решительно зашагали к выходу.
Те, что сидели вдоль стен, и те, кто сползались к турникету со стороны парка, не посмели нас тронуть, потому что мы уж очень решительно шагали. Нам не пришлось, как им, прыгать через стальные барьеры – на выход турникеты работали, мы просто толкнули их и вышли мимо застекленной будки дежурного, внутри которой кто-то, несомненно, был, потому что там горел тусклый свет и что-то двигалось, но плотные жалюзи были спущены со всех сторон, а лоток размена наглухо закрыт изнутри стальной дверцей. По широкому короткому туннелю мы сразу же вышли в парк, и я не мог не признать, что при прочих равных условиях это было бы замечательное место. Здесь был приятный, наполненный запахами леса воздух, свод наверху был едва заметен сквозь кроны деревьев – да, здесь, глубоко в недрах Космопорта, росло множество деревьев и кустарников – а по сторонам от главной, приятно извилистой аллеи был газон с густой травой. Правда, сейчас на этом газоне при тусклом «вечернем» освещении, удачно имитировавшем сумерки на Земле, то здесь, то там валялись или сидели группки неряшливо или просто грязно и бедно одетых людей, мужчин и женщин; все они молчали, без выражения глядя на нас, а некоторые и на нас не глядели – так, просто таращились в пространство или занимались своими маленькими делишками – от нечего делать рвали траву, или чесали немытые волосы, или ковырялись в носу. Видимо, сверкание стали в наших руках производило определенное впечатление: некоторые опасливо отворачивались, другие прикрывали глаза руками, третьи попросту отползали за кусты на карачках, не давая себе труда встать.
– Здесь же есть полиция, и довольно эффективная полиция, как мы уже видели, – пробормотал я. – Почему же они допускают, что в общественном парке собираются наркоманы, из-за которых здесь не пройдешь?
– А в этом нет ничего незаконного – в Империи, по крайней мере, – откликнулась Мари. – Сейчас объясню.
Но объяснить она не успела.
Навстречу нам из какой-то боковой аллеи быстро вышла группа людей, которые ну никак не напоминали тех оборванцев, что сидели кругом под кустами. При виде этой группы оборванцы начали расползаться на карачках еще энергичнее, чем раньше. Группа полностью перегородила аллею: их было человек двенадцать. Мы остановились, и Святослав с Като выдвинулись вперед, а правая рука Ланселота нырнула под мышку и вернулась с надетым на нее тяжелым параллелепипедом пистолета. Все замерли.
«Здесь никого нет». Я начал твердить по себя то, что мне показалось наиболее подходящим к ситуации. «Вы зря побеспокоились. Здесь нет никого. Вам показалось. Надо разойтись.»
Не тут-то было: в стеклянных глазах тех, что стояли первыми, ничего не отразилось. Правда, те, что стояли позади – с более живыми и разумными физиономиями – в смущении переглянулись и забегали глазами, как бы ища нас. Но шестерка, перегородившая нам дорогу, никак не отреагировала на мои внутренние вопли, быстро приобретшие панический оттенок. Я изо всех сил уставился в глаза тому, что стоял посредине – молодому, очень бледному и совершенно безэмоциональному, с плоским, ничего не выражающим азиатским лицом. «Никого нет! Никого не видно! Можно уходить!» – изо всех сил повторял я, не замечая, что даже начинаю шевелить губами в такт этому заклинанию. Да. Какое-то небольшое сомнение в его лице мелькнуло – но только на секунду: сосредоточившись на нем, я отвлекся от остальных, и остальные резво и сосредоточенно вытащили оружие, живо напомнившее мне своим угрожающим дизайном и угрюмыми красными огоньками индикаторов незабываемое утро в «Харчевне Дохлого Гоблина».
– Майк, они не внушаемы, они под кроссом, – быстро проговорил Ланселот, и я сдался. Прошло очень много времени, прежде чем я узнал, что, продолжи я атаку – но только с несколько другим вербальным наполнением – то сдались бы они, потому что мощности, которую я мог развивать даже тогда, никакие психоблокираторы (не только кросс, но и такие профессиональные препараты, как ренцивезин) не могли противостоять, ну – разве что в летальных дозах. Но я выбрал неправильную линию: первое, что кросс
