противный пар отбросил стремительно уменьшающуюся фигуру без головы в клубящуюся тьму, где она заметалась, гонимая стремительно истекающей вонючей струей, и пропала.
К двери шагнул художник Стивен Сатклифф, шепча имя того, кто сейчас лежал в грубом мешке, скованный неведомой силой Хозяина, где-то там, впереди, во тьме, и навстречу Стивену уже гремел стальными шагами колоннообразный Астарот, извергнутый, казалось, самим мраком, и над скрытой цилиндрическим черным шлемом головой Астарота могучие руки уже вздымали смертоносный меч, но Стивен, пригнувшись, махнул своим старинным ятаганом горизонтально, очень низко, подрубая тонкие жилистые ноги Астарота, и когда тот стал заваливаться назад – ударил снизу вверх, поворачиваясь, и сверкающее древнее лезвие снесло голову Четвертого воплощения от плеча до плеча, и доспехи Астарота с громом рухнули на каменный пол, плавясь и исчезая в холодном смрадном голубом пламени.
А над гаснущим пламенем уже просовывалась сквозь клубящуюся тьму нелепая, огромная, нестерпимо вонючая верблюжья голова Шайтана, и ее гадкая длинная шея все тянулась и тянулась, заставляя угадывать за ней отвратительное тело, но мы так и не увидели этого тела, потому что к Шайтану, не страшась разинутой слюнявой пасти с неровными желтыми зубами, шагнул бывалый камерамен Ричард Лестер, наш старина Дик в своей мерцающей туристской штормовке, и, как его далекие предки в лесах Америки, со звучным могучим выдохом обрушил на мерзкую голову тяжеленный топор, и тут же снова вскинул тяжелое лезвие, потому что сочащаяся зеленой кровью в месте первого удара голова проворно повернулась боком, чтобы с размаху ударить Дика, и тут же топор со свистом рухнул на шею Шайтана позади трепещущих осклизлых ушей, и обезглавленная шея коротко мотнулась в клубящейся тьме, навечно исчезая в породившем ее небытии.
Шар в моей руке оставался прохладным, но сверкал теперь так нестерпимо ярко, что я видел его светящееся тело алым лучом, проникающим сквозь ладонь, отвернув стеклянную каплю от себя, а пол под моими ногами освещался так ярко, что я едва не пропустил момент, когда из тьмы к нам вышел черный, как смоль, тонкий и страшный Анхро-Манью, повелитель зла, я успел увидеть на его ужасном лице торжествующую ухмылку, и рот его, наполненный змеиными зубами, уже раскрывался, и змеиный раздвоенный язык ощупывал воздух, и какое-нибудь страшное уничтожающее заклинание уже было готово сорваться с его сухих черных уст, но тут навстречу ему бросился рыжий шкипер Роби Кригер по прозвищу Реостат, в руках которого были два меча с Хелауатауа – в правой тот, что он купил в лавке возле Колонии, в левой – тот, что он взял у заколотого наемными убийцами-демонами бородатого возницы, и, обманно махнув перед лицом черного Анхро-Манью левым мечом – желтые змеиные глаза демона успели проследить движение лезвия, и повелитель зла отшатнулся – правым Реостат ударил Шестое воплощение поперек горла, там, где мощные выпуклые ключицы сходились под черной гибкой шеей, и Анхро-Манью рассыпался удушливой пылью во мгновенной зеленой вспышке.
На шаре больше не было зеленых бликов, я точно знал это, хотя и не мог посмотреть на шар – так ярко он светился. Я поднял его, освещая себе дорогу, раздвигая пронизанный угрожающими лиловыми молниями клубящийся мрак, и вышел из лифта.
Так вот где вершина Трона! Сколько миров пронизала она, чтобы вынырнуть здесь? Или, быть может, это мы пронизали бесчисленные миры, чтобы увидеть ее? Я был совершенно спокоен теперь, спокоен – потому что знал. Я знал, что должен был сделать, и хотел только одного – увидеть его, увидеть Седьмое воплощение, самое главное, самое древнее, подлинное, не виданное вблизи почти никем, кто мог бы рассказать об этом – только издали, от полного экскурсантами лифта, почтительно останавливающегося перед Тронным залом. Я хотел увидеть того, кто был Сатаной для рода человеческого, того, кто был Врагом, кто стремился ослабить, подчинить, остановить, проредить людскую породу и поработить оставшихся – короче говоря, разве не любопытно было увидеть Хозяина собственной персоной, особенно когда больше месяца только и слышишь о нем, только и думаешь о нем, только и представляешь себе, что будет там, в конце пути, когда неизбежно придется столкнуться с ним?
Да, он действительно здесь, на вершине Трона, чуть выше меня. У подножия, на черном каменном полу, лежат четыре продолговатых мешка. Внутри – судя по очертаниям – неподвижные человеческие тела. Те самые, кого он выдернул из прошлого. Те самые, кого чуть больше, чем через неделю, он собирался убить – чтобы человечество, опустошенное внезапной потерей миллионов людей, покорно склонилось к его ногам.
А ведь он, пожалуй, даже смешон, а не страшен. Я, наклонив голову набок, внимательно рассматриваю его. Ну, то есть, конечно, я знаю, что именно такая порода людей может быть особенно страшна. Да-да, людей. Не черные великаны с рогами, не мерзкие слюнявые верблюды с невероятно длинными шеями, не паукообразные страшилы, не жирные мешки с прожорливыми пастями. Все это – лишь порождения его воображения. Воображения, надо признать, довольно убогого, потому что как может быть богатым и творческим воображение такого существа?
Хозяин Цитадели! Великий Враг рода человеческого! Черный Князь, или как там еще зовут его Любители? Сатана!
Маленький плюгавый человечишка. На нем засаленная, поношенная, давно не стиранная одежда. Он испуган. Он хочет понравиться или – еще лучше – напугать, но ему больше нечем пугать. Он приглаживает длинные редкие волосы, прикрывающие его плешь, он неуверенно ухмыляется, показывая редкие желтоватые зубы, заметно порченные кариесом. Один из его зубов – стальной, и это почему-то смешит меня больше всего. Я смеюсь, стоя перед ним; я смеюсь, показывая ему сверкающий хрустальный шар, разгоняющий последние остатки клубящейся мглы и лиловых молний по углам. Я смеюсь, пока мои товарищи встают рядом со мной, в изумлении глядя на страшного, могущественного, наводящего ужас Хозяина.
– Я… – произносит Хозяин низким, неприятным голосом, странно контрастирующим с его плохими зубами и сальными волосами, и умолкает, неотрывно глядя на хрустальный шар. В его черных, как две дырки в ничто, ничего не выражающих глазенках тускло отражается ослепительное, кипенно-белое сияние шара.
Я снова смеюсь, потому что даже сейчас он может говорить только о себе, даже сейчас.
Он пытается снова стать грозным, вновь явить буйволовые рога и красный плащ, но глазки его неотрывно смотрят на шар.
Он пытается обрушить на нас те же чудеса, которыми он сокрушил волю Империи много веков назад – но тщетно: Жилы Силы, видно, требуют сосредоточения, а он может сейчас смотреть только на хрустальный шар.
И тогда я, даже не особенно сильно размахиваясь, обыденным движением бросаю хрустальный шар Хозяину в лицо.
Шар вспыхивает. Слепящая, белая, непередаваемо чистая вспышка.
И все.
Мир вокруг нас мгновенно рушится.
Это было похоже на атомный взрыв, причем где-то поблизости, на катастрофическое землетрясение, причем прямо под нами, на разрушение огромного здания, причем находились мы внутри этого здания… Несколько секунд мне казалось, что голова моя разорвется от оглушительного шума и вибрации. Несколько секунд я думал, что здание действительно рушится, но стены стояли неколебимо, сотрясался, свистел, ошеломляюще завихрялся вокруг нас только воздух, в котором все меньше и меньше становилось тошнотворного запаха серы. Клубы мрака, блистающие внутри них лиловые молнии – все эти принадлежности дешевой дискотеки постепенно исчезали. Шум становился сначала переносимым, потом терпимым, потом просто очень сильным…
…и вдруг пропал.
Все кончилось.
Мы стояли в обширном пустом помещении, слабо освещенном неясными отблесками откуда-то сверху.
Перед нами, пустой и мрачный, высился на постаменте из четырех гранитных ступеней черный трон. Высокое, вырубленное из черного камня кресло простых, суровых очертаний – прямые подлокотники, прямая высокая спинка. Навеки опустевший трон.
