— Да, знаю я одного печеночника, который, когда печень не болит, прыгает до потолка. И еще есть знакомый. Когда он садится на унитаз раз в пять дней, для него это горе, а в три — уже здоровье и счастье. Так куда же мы прилепим это здоровье? — развел я руками. — Как определить: я здоров? А значит — счастлив и люблю людей, и меня беспокоит, что они могут быть нездоровы. Каким я должен быть, чтобы чистым, светлым, здоровым ступить на путь знания, стать камнем великого фундамента? А знаете, сколько еще впереди, до верха? Там, где высоко и незыблемо стоит вершина. Что вы мне скажете на это? — Толстяк молчал.
Это азбука Космоса. Вы пренебрегли ею. Вернее, не вы, а те, кто были до вас. Очень долго до вас. И придумали вы легкую белиберду, убивая животных, поедая их, наращивая животы, которые упираются в рули ваших машин. Мне жаль вас, больных и несчастных. Да, вы не чистые листы бумаги. Вас уже не изменить. По крайней мере, не всех. Но я жизнь положу на это. Пусть не вас, но хотя бы ваших студентов.
Я чувствовал крылья демона, чувствовал, что оскорбил и победил всех их, не сказав еще ничего. Диспут, спор или как там его — умер, не родившись. Я видел: им было страшно, но мне не было стыдно. Мое зло, ты и сегодня не сбежало от меня. Неужели ты бессмертно?
И напоследок, чтобы не запутывать вас совсем, я расскажу маленькую историю. Был у меня один знакомый. Геморрой у него выпадал прямо в унитаз. В общем, не геморрой, а кишка целая. Болезнь — штука интеллектуальная, и, насколько позволяет интеллект человеку, настолько он и вылечивается. Человек нарушает в своей жизни определенные правила, злоупотребляет чем может.
Так вот этот умник влезал в ванну после унитаза, открывал холодную воду и направлял себе струю в зад. Все мышцы сжимались, и кусок кишки заскакивал обратно. И вот что интересно. Придумал он это сам. Я пообещал ему, что зад у него через четыре месяца будет как у младенца, если он не будет есть всего три продукта и будет пить те травы, которые дам ему. 'Да пусть он разорвется у меня совсем, чем так себя мучить. Смотри, не есть самое главное! Лучше таблетки пить!'
Да, — торжественно сказал я. — Фундамент требует интеллекта. Да и еще кое- что, кроме здоровья.
Ну, сделал он себе операцию. Отрезали кишку ему лишнюю и снова пришили. Но, извините меня, если не удержало ее собственное тело, неужели нитки хорошего хирурга удержат? Может, нужно бороться с тем, что выталкивало эту кишку? Послушайте хотя бы об этом.
Любая литература как можно дальше уводит от истины, ибо ни один учитель никогда не написал ни единой книги. Писали только его бездарные ученики — для того чтобы прославиться или заработать деньги. Знания передаются из уст в уста, из рук в руки. Но помните: говорю о знании.
И, пнув коричневую трибуну, я вышел из зала.
Спасибо, мальчик, — раздался скрипучий голос за спиной. Шел злой. Как никогда в жизни. Я задавал много вопросов своему любимому дяде Толе. Он мне не мог на них ответить. Я тоже безумно боялся вопросов этих напыщенных краснорожих в пенсне. Я не могу дать им имя. Кто они — ученые? Это ложь. Кто они — приспособленцы? Не знаю. Я не был тогда, когда они приспосабливались. Но кто же они? Зло? Нет. Зло в тысячу раз сильнее. Они слабые, жирные, им осталось два шага до апоплексического удара. А кто был этот старик с блестящими глазами? Почему я не хотел спорить с ним, почему он поблагодарил меня в спину? Что это было? Как об этом рассказать своей жене? Как рассказать своему черному чудовищу? Я расскажу ей, а его возьму за косматые уши, прижму к себе, к своему лбу горячую морду, и тоже, как у жены, попрошу прощения — за все.
Они учат людей? Кто дал им на это право? Неужели среди людей есть те, кто их любит? Неужели среди молодых, сильных и красивых людей есть те, которые их слушают? Где ты, жена моя? Кому мне упасть головой в колени? Кому мне выплакать всю боль непонятного? Нет ничего страшнее непонятного. А люди называют это мистикой. Ах, какое удивительное слово придумали вы, люди!
А впрочем, наверное, это зло. Ведь оно пользуется тупым, жирным, всеобволакивающим и безапелляционным. Не верю. Неужели, пусть на мгновение, пусть на тысячную долю секунды я привел это зло в смятение? Кто я? Не знаю.
Но я вдруг почувствовал, что нужно бороться. Я ощутил запах борьбы — и борьбы не той, которая лежит в силе движения и в силе разрушения. Я почувствовал силу борьбы, где царствует слово, сила слова, которая непобедима ничем, ибо слово — это есть дух. И не за силу убивали на нашей старой Земле, а за дух, за слово, которое несло в себе истину. Пусть не иссякнет кровь Земли, которая идет сквозь сердца наши. Страшно, что иногда огнем. Но не знаю я огня, который сжигал бы чистое.
Смелым был Создатель, все в человеке отдал демонам, все удовольствия, все блага земные, а себе взял нежное, прозрачное, невидимое — душу. И, имея все блага, хватается человек порой за сердце и, не веря в Создателя, в страшный момент, в момент боли своей, говорит: 'Господи, что-то делаю я не так!'
А может ли он, этот человек, имеющий все, ощутить, что внутри него есть сам Создатель? Может ли человек, имеющий все, понять, что ничего этого ему не нужно, что он может ходить счастливым по удивительным земным лугам, не убивая, не поедая, а любя цветы? Зачем те животные, которых он пасет? Чтобы потом зажарить их на вертеле и быть тучным и слабым? Ведь он может брести по удивительным горам и равнинам, вдыхая запах цветов, обнимая травы. Представьте себе — нет тех животных, которых тысячными стадами выпасают для смерти. Есть человек, его дух и великий океан любви. А сколько бы места освободили эти животные? А сколько бы убийств прекратилось? А видели вы когда-нибудь, как убивают животных?
Любите травы. Любите цветы. Создатель завещал вам это. Он верит в вас. А демон… Он не может быть сильным, ибо пуст был мир, и создал Создатель и мир, и демонов, и людей. Все создал Он и смотрит, чего мы стоим.
Мне Община ничего не говорила об этом. Я сам душой, духом своим, телом своим, ибо они не разъединимы, прочувствовал. Я понял:
Община взяла меня навсегда.
На крылечке Дома охотника сидела моя жена и, улыбаясь с непонятным блеском в глазах, смотрела на приближающегося брата. Черная псина, радостно взвыв и поволочив за собой ползабора, кинулась мне навстречу.
Здравствуйте, ребята! — ехидно сказал я, после жесткого, заборного подбива под колени.
Что-то ты в какой-то странной позе лежишь, — сказала жена. — По-моему, именно в этой позе великий Гаутама расстался со своей плотью. Вот только, наверное, так он не корчился. Что с тобой, милый?
Не собираюсь я расставаться со своей плотью, — шипел неудавшийся лектор.
ГЛАВА 13
Боль была невероятная. В мою бренную плоть влезло что-то огромное и острое. Мой жизнерадостный пес в этот миг, после долгой разлуки, усердно слюнявил мне нос. Я не выдержал и заорал. При вечерней лампочке мы все втроем вытаскивали из моего бедного зада заборные колючки.
В Доме охотника было все. Поутру просыпались с похмелья, с распухшими головами, носами, ушами. Но с задом. Я, наверное, был первым
Ну, как лекция? — утром спросила жена
Сдерни простыню и посмотри, — буркнул я.
Ну, если с таким успехом — то гениально, братишка!
Знаешь что? — Я виртуозно вскочил с постели, не коснувшись ее задом. В тот же момент в дверь тихо постучали. Быстро напялив шмотки, я сказал.
Войдите!
На пороге показался мой вечно пьяный брат.
Как дела. Серенький? — качаясь, спросил он Мои нервы были на пределе.
Здравствуйте, молодой человек Вас, кажется, зовут Сергей? — начал куражиться он — Говорят, вы стали лектором. Пожалуйста, родной, лектори мне чего-нибудь — И он захихикал, ковыряя в носу.
