Однако шедевр музы Василия Трефелова был помещен ниже, под изображением дезертирующего трехликого фрезера:
Нюрка читал, и тяжелая злоба подкатывала к самому горлу. Плюнуть! Отойти! Но разрисованный лист сверкал всеми красками позора, не отпускал от себя. Рука поднялась… «Сорвать! Изодрать в клочья! Растоптать!» Но сорвать Нюрка не посмел. Только вцепился в козырек собственной кепки, и замусоленный ободок ее заерзал по вспотевшему черепу. Мысль перекинулась на другое: «Узнать, кто малевал! Ваське- стихоплету «варвару» устроить! Инженерша чертова! Ее рук дело!»
Нюрка длинно и замысловато выругался.
— Что, Боков, стихи дополняешь? — спросил кто-то над самым ухом.
Нюрка обернулся. Позади стоял Алексей.
— Ну как, одобряешь композицию? Может, поправки будут? — с иронией спросил он. — Ты бы гавриков своих сюда привел для коллективного чтения. Эх ты, деятель!
На широком лице Нюрки появилась гримаса презрения. Он эффектно сплюнул сквозь растянутые губы.
— Нашли дураки забаву, ну и радуйтесь, если вам больше делать нечего! А мне это, что кобыле зонтик! — Повернувшись с нарочитой небрежностью, Нюрка ушел к своему фрезеру.
— Ну чего там? — торопливо прошипел Мишка, сверкнув глазами из-под запыленной гривы.
— Сволочи! — гулко выдохнул Нюрка и с размаху ткнул пальцем кнопку пускателя. Фрезер взвыл.
Рябов и Зуев выключили станки, гуськом поплелись к «Шарошке».
Позор еще только начинался. Главное наступило позже. Когда на время обеда остановились станки, в цехе вдруг послышалось стройное звонкое пение. Запевали девичьи голоса: «Тройка мчится, тройка скачет…» Девушки, обняв друг друга за плечи, стояли перед «Шарошкой» и, легонько раскачиваясь из стороны в сторону в такт пению, выводили трефеловское творение на мотив известной «Тройки», добавляя от себя еще и припав, а мужские голоса подхватывали его: «Эх! Едет, едет Боков с ней, с шайкой-лейкою своей!» Кто-то начал подсвистывать…
А шайка-лейка сидела в стороне и угрюмо жевала всухомятку хлеб, помазанный маргарином; за чаем к кипятильнику нужно было идти мимо «Шарошки», мимо самодеятельных исполнителей.
Шайке-лейке было тошно.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
В библиотеке Таня долго перебирала книги на полках, отыскивая что-то по электротехнике. Неожиданно для себя она извлекла сборник рассказов Мопассана.
— Странно! Французский классик среди авторитетов в области электричества? — она протянула книгу Вале.
Валя взяла и потупилась: не знала, куда деться от стыда.
А Таня слезла со стремянки, передвинула ее к другому шкафу, снова забралась на самый вверх и снова стала перебирать книги.
Наконец нужная книга отыскалась.
Таня обрадовалась и чистосердечно призналась Вале, что не смогла сегодня разобраться в какой-то запутанной электрической схеме. На одном из импортных станков отказало реле. Горн обстоятельно растолковывал дежурному электрику схему, а тот скреб затылок и никак не мог понять. Таня слушала Горна очень внимательно, но многого тоже так и не поняла. «Хорошо, что не меня попросили разъяснить, — подумала она, — вот бы засыпалась-то».
— Вообще электрические схемы хочу вспомнить, — сказала она Вале.
Валя покачала головой.
— И когда только вы поспеваете? — Она знала, как много Таня работает, и никак не могла представить себя на ее месте.
После, когда Таня ушла, Валя долго разбирала книги, наводила порядок на полках. С самой верхней свалилась книга. От удара отлетел переплет. Валя подобрала с пола плотную синюю корочку, повертела в руках, задумалась… «Вот и человек бывает такой… Идет к нему другой, тянется. Хвать! Пустые корки…» И с удивительной ясностью пришли на память слова Алексея о любви: «Такая, чтоб ты словно ослеп сперва, а
