«Да в чем мне каяться! И прекрати, пожалуйста, меня бить!» — просил царь, пытаясь подняться с земли.
«Послушай меня, ты же хочешь обратно на трон?» — терпеливо спрашивал жрец.
«Хочу».
«Так делай, что тебе говорят!»
«Что делать?»
«О боги, дайте мне терпения с этим хвостом чумного Намтара!» — уже теряя выдержку, говорил служитель культа.
«Но ты же сказал, что ты сам бог?»
«Ах да. Прости, забыл… Кстати, считай, что ты сейчас ничего не слышал», — добавлял он тихим голосом.
«Хорошо, только не бей меня больше».
«Тогда не выводи меня из себя. Покайся, и я возьму тебя за руку, как бы демонстрируя, что не утратил к тебе своего высочайшего благоволения. А потом сделаю предсказание на будущий год».
«Опять?!»
«Что тебе не нравится?»
«Эти предсказания. В прошлом году ты обещал засуху, а весь год лили дожди, загубив все посевы пшеницы».
«К чему ворошить старое? Лучше скажи спасибо, что я отменил обряд священного бракосочетания с тобой на крыше зиккурата. Просто ты не в моем вкусе, хи-хи. А ведь я могу и передумать».
«Нет-нет, все! Хватит! — в страхе кричал царь, вскакивая. — Народ, я каю-у-усь!»
Подданные радостно вопили: «На щеках нашего повелителя слезы, год будет удачным!»
А пока верховный жрец, злорадно улыбаясь, вел его за руку к трону, надутый царь тихо думал: «Ишь ты, и почему я должен вечно подчиняться унижениям от какого-то самодовольного жреца?! Не верю я, что в него действительно вселяется бог. Хоть бы притворялся лучше. Делал мистический взгляд, потусторонний голос, жестикулировал таинственно, он ведь даже не затрудняется этим. Совсем меня не уважает, а я должен делать вид, что верю, и целовать его сандалии? Позолоченные, кстати, на деньги моего народа…»
И, чуть не плача от обиды за себя и своих подданных, решил, как только доберется до дворца и окажется в безопасности, подальше от этого обезумевшего от почти абсолютной власти священнослужителя, огласить указ о том, что отныне назначает себя исполняющим обязанности главного жреца!
«Если бы он согласился на мою просьбу бить меня наедине, а не при всех моих подданных — этого бы не было. Каждый бы занимался своим делом, он проводил ритуалы, я управлял страной. Сам виноват», — оправдывал себя царь.
И он взял на себя функции верховного жреца, чтобы уж если и вступать в священный брак с богиней, то решать это дело по собственному вкусу и симпатиям. А для большего и лучшего выбора заменить всех жрецов на жриц. Звали этого царя Лугальбандой.
— Отец Гильгамеша! — вспомнила я местную мифологию. Акиса откровенно зевала. Да-а, если это у него короткий вариант истории, то на длинной уснула бы и я…
— У нас их было много, Лугальбанд, — нервно прервал мои мысли баран. — Так вот, разлакомившись, он заодно отобрал и все богатства храма, кроме самых необходимых ритуальных принадлежностей.
— То есть провел секуляризацию церковного имущества.
— Да, секус… сексул… в общем, времена изменились и никогда уже не вернутся к прошлому. А все потому, что жрецы не смогли вовремя отказаться от приятного сердцу обычая раз в год бить царя. Да и кто бы смог? Любой его подданный отдал бы правую ногу за возможность прилюдно пнуть государя…
Как он хорошо понимает свой народ, всем бы правителям быть такими внимательными к искренним чаяниям народа, даже тайным. Я уважительно посмотрела на барана…
— И вот теперь уже главный жрец не смог простить такого унижения. Изгнанный, он призвал к себе на службу могущественных темных демонов и ануннаков, подземных богов, принял мой облик и вернул себе власть.
— А почему он так долго ждал? — теперь любопытства не смогла сдержать и джинния. — Почему не вернулся сразу при Лугальбанде?
— Думаешь, так легко обратиться в царя, да еще превратить его самого в обычного барана?! Магия против воплощенного бога на земле требует времени и сил…
— О-о, минуточку, но ведь ты сам показал, что как «воплощение бога» ты — сплошная фикция?
По выражению морды венценосного барана, я поняла, что эта фраза была лишней. Акиса все приняла к сведению и ушла в себя, задумавшись глубоко и надолго. Видимо, прикидывала, что будет выгоднее — устраивать государственный переворот или попросту открыть шашлычную. Благо первый баран у нас есть…
Мы шли через рынок. За обычным прилавком, импровизированным под судейский стол, разбиралась судебная тяжба, которая собрала толпу зрителей. Действующие лица выливали друг на друга тонны грязи, это служило всем развлечением и сильно напоминало передачу «Федеральный судья». Пока адвокат пререкался с судьей, подсудимый, он сидел в центре на табуретке, оглядевшись по сторонам, вытащил из- за пазухи и стал грызть глиняную табличку. Заметив это, к нему бросились стражники и с трудом отобрали табличку, хотя адвокат кричал, что это явное давление на подзащитного и это его личное дело, что он ест, и табличка эта к делу касательства не имеет, требуя немедленно отдать недоеденную глину.
— Ха-ха! Он пытался съесть поддельный вексель! — сказал баран и добавил, не без гордости: — Это у нас самая популярная забава… Ну, так вы будете меня спасать?
— Ха-ха, — сдержанно заметила я, — у нас нет времени на всякую ерунду, мы ищем моего друга. Так что извини, Акиса?
Джинния исчезла без предупреждения. Вечно она так, надеюсь, хоть появится, если возникнут проблемы. А они возникли… и очень скоро.
На одной из глинобитных улочек нам загородила дорогу стайка мальчишек, от семи до двенадцати лет. Они со смехом хлопали огорошенного и возмущенного барана по бедрам, дергали за рога, тискали, щипали, толкали и отпрыгивали, дурачась и не давая пройти.
— Бе-э, ме-э, смотри сюда, баран! Оглянись, винторогий, гляди, что я тебе покажу!
Малолетние хулиганы делали рожки, кривлялись, подскакивали и раскачивались из стороны в сторону, при этом сводя глазки в кучку или изо всех сил их выпучивая. В общем, они задразнили бедного барана чуть не до слез. Бросив бесполезные просьбы отстать от животного, я схватила одного за шкирку и была тут же бомбардирована градом незрелых фиников…
— Акиса-а-а!
— Я здесь, о кричащая по любому поводу, — рядом мгновенно возникла суровая джинния, собственными руками поднимая двоих наглецов в воздух за уши. Они заверещали, как требующие рыбы котята…
— О жестокие девы, что вы творите? — Из дома напротив выбежал бритый тип в рыжем балахоне.
— А кто вы такой?
— Я отец Дома табличек, не трогайте моих учеников!
— Да они сами к нам цепляются!
— Потерпите. Вы хоть знаете, кто отец вот этого мальчика? Троюродный дядя бабушки царя нашего Энмендуранны!
— Он пнул нашего барана, а он… он… близкий родственник барана тети дедушки вашего царя, — внаглую завралась я.
— О владеющий хлыстом, вот накажи этих двоих! — Не слушая меня, учитель показал на двоих бедно одетых мальчишек. Да, они были в той же ватаге, что дразнили царя-барана, но не самые хулиганистые. — И загони всех в класс!
Тип, с виду физрук с плеткой, погнал вопящих мальчишек внутрь здания, дорогу они знали.
— Владеющий хлыстом… это что значит — старший воспитатель или классный руководитель?
