коренастым крепышом с такой же окладистой бородой. Оба говорили на чистом аворнийском, и оба, судя по всему, были польщены тем, что соборы Аворниса им показывал сам король Ланиус.
— Король Берто умрет от зависти, узнав о том, что нам удалось сделать в вашем королевстве, — сказали они.
— Отцу короля Берто удалось немало сделать в нашем королевстве, — сухо заметил Ланиус.
С удивлением он заметил, что оба священника были явно смущены.
— Мне очень жаль, ваше величество, — сказал Берич. — Многие из нас сожалели о том, что война никак не может закончиться. Мы, священнослужители, считали войну против Аворниса войной против богов.
— Король Дагиперт так не думал.
— Дагиперт был очень сильным королем, — сказал Грасулф. — Мы всегда подчинялись его требованиям. Но в Фервингии нет ни одного священника, который не был бы рад заключению мира с Аворнисом. Так же думают наши солдаты. Мы воевали против вашего королевства год за годом, а что получили в результате? Ничего, и всем это очевидно. Так говорит король Берто, и мы все согласны с его словами.
«Конечно согласны или, по крайней мере, говорите, что согласны, — подумал Ланиус — Он — ваш новый король, и вы обязаны подчиняться ему и верить в его правоту».
— Я рад услышать от вас эти слова. Пока вы так думаете, у Низвергнутого нет шансов найти приверженцев в Фервингии.
Он сделал жест, который должен был защитить его от Низвергнутого (однако кто знал, насколько хорошей была такая защита, и мог ли являться такой жест защитой вообще). Оба священника в желтых мантиях повторили жест.
— Да пребудет наша земля защищенной от нашествия его приспешников, — сказал Берич.
— Пусть будет так, — согласился Ланиус.
Грасулф оглянулся, словно опасался, что король Дагиперт может услышать его слова.
— Говорят, — произнес он едва слышно, — что Низвергнутый подсылал своих ставленников тому, кто был нашим королем. Не знаю, верно ли это.
— Я слышал об этом, — сказал Ланиус. — Хотя тоже не знаю, соответствуют ли эти слухи истине.
— А я верю в это! — воскликнул Берич. — И пусть боги проклянут меня, если это не так. Дагиперт всегда полагался только на собственную силу. Он осмелился бы выслушать посланников Низвергнутого. Он постарался бы использовать Низвергнутого для достижения собственных целей, а не наоборот.
Подобные слухи о Дагиперте ходили на протяжении многих лет, хотя король всегда опровергал их. Ланиус надеялся узнать правду после смерти короля Фервингии. Впрочем, существовала возможность, что только сам король Дагиперт знал правду и унес ее с собой в погребальный костер.
Король покачал головой. «Низвергнутый знает, — напомнил он себе. — Низвергнутый знает, и он не умер». Не вызовут ли такие мысли о злейшем враге Аворниса появления его в снах? «Вряд ли, я слишком много думаю о нем, и у него нет необходимости приходить ко мне в кошмарах, я и так сделал всю работу за него».
Король Грас наслаждался редким для Аворниса теплым и, главное, спокойным летом. Фервинги и ментеше не досаждали ему. Интересно, чем ему придется расплачиваться за эти мирные месяцы?
Эстрилда просто рассмеялась, когда он поделился с ней своими тревогами в тишине спальни.
— Ты считаешь, что не заслужил такой передышки?
— Нет! — Такой горячий ответ удивил даже его самого, не говоря уже о жене. — Когда у меня была передышка? Разве у меня был хоть малейший намек на нее, начиная с того момента, когда я впервые поднялся на палубу галеры? Почему она должна была появиться сейчас?
— Ты всегда работал изо всех сил, — согласилась жена. — Всегда старался добиться большего. Но, любимый. — Она взяла его руки в свои. — Ты — король Аворниса. Ты достиг вершины. Может быть, настало время немного успокоиться и расслабиться.
Грас задумался над ее словами. Неужели столько усилий потрачено лишь для того, чтобы вырваться вперед? Возможно. Он трудился, не щадя сил, потому что ему это нравилось, потому что так он добивался поставленных целей. Было бы ложью заявлять о чем-то еще.
Разумеется, будучи королем Аворниса, он мог вознестись или пасть. Он также мог быть хорошим или плохим монархом, о котором вспоминали с улыбкой или с содроганием — или совсем не вспоминали. Последнее особенно пугало его. Женщины, по крайней мере, рожали детей, которые были воплощением их бессмертия. А что оставалось от мужчин? Только имена — в головах и на устах людей.
«Если бы меня запомнили как короля, отобравшего Скипетр милосердия у Низвергнутого… я остался бы навечно в людской памяти, и аворнийцы постоянно повторяли бы мое имя». Грас улыбнулся своим мыслям. Когда он думал о возвращении скипетра, то невольно сравнивал себя с каждым правителем Аворниса, восседавшим на троне в течение последних четырехсот лет. Кроме того, он пытался помериться силой с самим Низвергнутым. Неужели это не было проявлением чрезмерной гордыни?
Он не пытался рассказать о своих целях жене, так как догадывался, какой услышит ответ, и знал, что она права.
— Я был не самым лучшим королем, — как-то сказал он.
— Конечно, — согласилась Эстрилда. — Не спеши впереди телеги. Ты в прошлом году обрушился на Пандиона, как падающее дерево. И почему нужно волноваться и размахивать руками, когда не происходит ничего, заслуживающего внимания?
— Потому что нечто странное может происходить не обязательно рядом с нами, — ответил Грас. — Если уделять внимание каким-то мелочам сейчас, они не смогут стать крупными неприятностями.
— Если ты будешь беспокоиться по пустякам, то не заметишь крупных неприятностей, — сказала жена, разумности которой Грас всегда завидовал. — Кроме того, ты сам сказал, что сейчас все вокруг спокойно.
— Нет неприятностей, очевидных для меня, — возразил Грас. — Но это не значит, что они отсутствуют.
— Почему ты так считаешь? Мне кажется, что беспокоиться не о чем. — Судя по тону, она нисколько не сомневалась в своей правоте.
Иногда, а точнее довольно часто, человек, высказывавший недовольство по поводу того, как протекали дела, был вынужден довольствоваться сложившейся ситуацией. А когда она изменялась, очень часто жалел, что это происходило. Грасу никогда не удавалось довольствоваться тем, что он имел.
Всего через пару недель после того, как он высказал Эстрилде недовольство по поводу слишком спокойного лета, прискакал гонец с юга, с берегов реки Стура, по которой проходила граница между Аворнисом и землями ментеше.
— Происходит нечто странное, ваше величество, — сообщил он.
— На границе всегда происходит нечто странное, — сказал Грас. — Я это точно знаю, потому что слишком много времени провел там, когда был молодым. Что случилось?
— Ваше величество, я могу точно сказать, что происходит, — ответил гонец. — Начали кочевать рабы. Они переходят через Стуру сотнями, и с каждым днем их становится все больше.
— Что? — Грас задумчиво почесал затылок. — Сотнями? Разве такое возможно?
Рабы так поступать не могли: они были довольны своей судьбой и, может быть, не представляли, что может существовать другая жизнь. С другой стороны, нельзя быть уверенным, «пробудился» ли действительно раб, или ментеше и Низвергнутый сделали из него своего шпиона.
— Я говорю правду, — сказал гонец. — А если их станет еще больше? Разве мы сможем их прокормить?
— Почему они так поступают?
— Никто не знает, ваше величество. Некоторые из них даже не помнят, кто они и почему перешли границу.
— Как интересно… — задумчиво произнес Грас.
Он задал гонцу еще несколько вопросов и затем отослал его в казарму, откуда при необходимости его можно было быстро вызвать.
