совершенно реально проявляют себя архетипы древних, в частности, античных мистерий. Но целью практики оказывается вовсе не соединение полов само по себе и даже не восстановление архетипов. И 'шабаш', и 'черная месса' 'от обратного' свидетельствуют об абсолютном христоцентризме мироздания, проявленном после Боговоплощения. Содержащиеся в книге объяснения свидетельствуют о том, что все 'пробужденные архетипы' и 'энергии' оказываются лишь орудием богоборчества, выкриками бесноватых в их тщетной хуле на Богочеловека. И не в 'метафизике пола' здесь оказывается дело, а в обычном бегстве в пучину свиного стада.
Здесь есть и еще одна сторона. Ю.Эвола упоминает, что 'черную мессу' может совершать лишь правильно поставленный и имеющий посвящение от Ватикана католический священник. Мы встречаем здесь трагическую антиномию Римского католицизма, связанную с его юридическим пониманием благодати, в том числе благодати священства. Она заключается в том, что священник, имеющий власть на принесение Бескровной Жертвы и ее совершающий (а католическое приношение действительно и реально, так как священство имеет преемство от Апостолов, а евхаристическая молитва произносится полностью и аутентично), в то же время, 'употребив свою власть' на совершение иной жертвы, не теряет своего священства. И, пусть такие случаи крайне редки - мы могли бы даже допустить, что сегодня их нет вовсе - приходится признать, что черная месса как таковая 'имманенто присуща' самой церковно-юридической стороне римо-католичества и выражает собой крайнюю степень правового понимания благодати. Не случайно православный мир, имеющий иную, также имманентно присущую ему изнанку, в виде 'воинствующего атеизма' - не знает этой формы сатанизма, по крайней мере история не оставила нам свидетельств совершения черных месс в православном мире. Как не знает католический мир массового разрушения храмов или 'безбожных пятилеток'. Разговор об онтологических (никак не историко- политических!) корнях последнего выходит за рамки проблематики книги Эволы, и мы здесь вести его не будем.
Обратимся все-таки к самой книге и поговорим о так называемой 'половой магии'.
Происхождение всякой магии лежит прежде всего в представлениях о существовании некоей 'добожественной сущности' - причем совершенно неважно, творится ли мир из нее 'богом' или 'демиургом', или же возникает самопроизвольно. Эту сущность можно именовать по-разному - от 'Пралайи' или 'Ungruind'a' до бердяевской 'свободы' или 'материи' Энгельса. Положение человека в данном случае всегда оказывается в подчинении у стихий и стихийных или отпадших духов - научаясь повелевать одними, он попадает в зависимость от других - и так до бесконечности.
Свободное творение Богом мироздания из ничего, равно как и проявления Его, манифестации в виде Божественных энергий, предполагает наличие между Богом и тварным космосом (включая 'умный' или, по- славянски 'умный', ангельский мир небесных сил) невыразимой бездны, 'незаходимого мрака' (св. Андрей Критский), преодолеваемого только в молитвенном предстоянии, делающем человека 'богом по благодати'. Молитва, в отличие от мапш, выводит за пределы космоса. Магия же есть бесконечное вращение в разнообразных, пусть и очень высокого уровня, космических кругах. Магические законы в принципе есть расширенное естествознание или, в определенном смысле, 'нефизическая физика', и, вероятно, есть неправда манихейского свойства в историческом церковном тушении знанием этих законов. Однако следует помнить, что собственно первородный гpex и заключался в предпочтении магического древа общению с Богом лицом к Лицу.
Относительно конкретно половой магии можно сказать, что в ней имеет место перенесение законов чувственного мира в 'область сверхчеловеческого', что является, по выражению Вл.Соловьева, 'величайшей мерзостью' и причиной крайних падений'. [617] По сути, речь идет о содомском ipexe в широком смысле слова - мы уже упоминали, что, согласно Книге Бытия, крайней степенью его стало посягновение содомлян уже непосредственно на Ангелов. Когда же в 'половой магии' речь идет о суемудром перенесении чувственно - человеческого уже даже на сверх-ангельское, то приходится сказать - 'отраднее будет Содому и Египту'. Не случайно здесь появление гомосексуальных мотивов в деятельности Алистера Кроули, когда 'содомский ipex' воспринимается не как немощь, но, напротив, как мощь.
Кроме того, популярное и широкое распространение магических знаний и в особенности их предпочтение молитвенной практике являются признаками упадка цивилизации и близости ее катастрофической гибели. Средневековье вовсе не отрицало так называемых оккультных наук - оно просто знало их место именно как оккультных, то есть тайно-сокрытых, оно берегло оккультные науки от 'оккультизма', как следовало бы XX-му веку беречь естественные науки от 'сциентизма' (см. об этом статью современного православного философа Вл.Сорокина 'Религия, сциентизм, оккультизм' в журнале 'Искусство кино' № 1, 1995). Алхимики прекрасно знали секреты ядерного оружия, но держали их в строгой тайне. И здесь неважно, идет ли речь о половой магии, или о какой-либо еще. По сути, об этом же, хотя и иными словами, предупреждает Эвола, говоря о 'почти невозможности' в современном мире древней половой магии и об опасностях подобных практик. Однако 'очарованность' его древностью как таковой мешает высказаться с большей определенностью. В связи с этим вызывают большие сомнения и утверждения о 'снятии запретов на путь левой руки' в связи с наступающим 'концом Калиюги'. По крайней мере, само произнесение таких слов и как бы 'снятие печатей' с абсолютно в данном эоне запретного или даже предельно сокровенного не будет способствовать 'превращению яда в лекарство', но лишь разлитию яда. Вспомним почти пророческое леонтьевское слово 'разлитие'.
И здесь мы подходим к очень важной, если не главной, стороне труда Ю.Эволы - изложению основ так называемой тантрической практики. Здесь как бы два аспекта - общая оценка тантры, как культурно- историческая, так и с точки зрения 'различения духов', и второй аспект - определение ее роли в культурно «ментальном разграничении Востока и Запада. Из второго аспекта вытекает как бы подвопрос о возможности использования данных доктрин и практик как в Европе, так и в России.
Ю. Эвола справедливо констатирует, что тантрическая практика изначально принадлежала неарийскому населению нынешней Индии. Лишь постепенно, в ходе совместного взаимно терпимого проживания ариев и автохтонов - в основном потомков хамитической расы - тантрическая практика обрела для себя санскрит как терминологический язык. Таким образом, тантра в современном виде - действительно, пользуясь выражениями Эволы, 'гибридный продукт', не аутентичный ни по отношению к арийству, ни по отношению к изначально владевшим ею расам. Это относится к большинству Других форм йоги (в наименьшей степени, возможно, к наиболее духовной, наименее 'оперативной' раджа-йоге). Этого, кстати, нельзя сказать о даосизме, который совершенно ортодоксален со своей собственной точки зрения. Это, разумеется, не значит, что структура антропокосмоса, разработанная как в тантрических, так и в даосских доктринах, не верна. Напротив, она верна. Но верно и другое - как арийское дохристианское мировоззрение, так и христианское отвергают использование знания этой структуры как способа воздействия на природу и человека.
Кундалини без всякого сомнения существует - и ее вполне определенная связь с женским началом так или иначе отражена в символике первородного гpexa - в образе таинственного соединения Евы со змеем, который одновременно 'мудрее (ср. mudra) всех тварей полевых'. [618]
Это никак не означает, что сам по себе гpex как таковой заключен в половом соединении Евы с Адамом, как то утверждает католико-протестантская традиция. Грех, наоборот, в их несоединении (Адам при встрече Евы со змием отсутствовал!), в предпочтении этому соединению змия и магического древа. Поэтому подлинная 'вирильностъ', как супруго-воинская, так и аскетическая в данном историческом зоне, заключается не в 'подъеме Кундалини', но в змееборстве, в принятии внутрь себя иконографического образа св.Георгия или, если угодно, Зигфрида, поражающего дракона, Добрыни-змееборца и иных подобных героев.
Ритуально-магическое обращение к Кундалини есть обращение к космосу и его 'миродержателям', но никак не выход за его пределы. Абсолютно противоположной является практика сердечного умного делания, наиболее полно разработанная в православном исихазме. Согласно исихазму, 'инициатическим' центром антропо-космоса является не sushыmna, а сердце, точнее, 'тайное место сердечное', о котором Эвола говорит как раз в связи с 'профанической', по его толкованию, любовью. Именно оно, согласно
