исихазму, является 'жилищем неприступного света'. Через вселение Имени Иисусова в это место осуществляется реальный выход за пределы космоса как такового, человек становится причастны энергиям Св.Троицы. В отношении же 'миродержателей тьмы века сего' исихазм предписывает 'бить врагов Именем Иисусовым', то есть самому стать в той или иной степени змееборцем. Постоянное поминовение Имени Иисусова как основа 'мысленной брани' вовсе не обязательно связано с монашеством и соответственно половым воздержанием, как это часто полагают. Напротив, как первый 'распечатавший' это учение св.Григорий Палама, так и следовавшие за ним (в том числе наши русские подвижники св.св.Нил Соре кий, Паисий Величковский, Оптинские старцы) говорили о полной применимости этой практики к людям 'всякого чина' (под 'чином' разумеется, конечно, не социальное, а внутреннее устроение). Даже такая сугубо принадлежащая времени и месту книга, как 'Домострой', начинается с описания Иисусовой молитвы, рекомендуемой для простых мирян. Всякое же ритуально-'молитвенное' подключение к практике областей ниже 'сердечного места', даже нижней части самого сердца, в исихазме исключается».
Это связано не с 'проклятостью' тех или иных частей антропокосмоса и тем более не сотрицанием существования соответствующих им тонких планов, но с поврежденностью и неготовностью человека к их полноценному 'использованию' опять-таки в историческом времени. Сопоставить это можно опять-таки с запретом на изображения, содержавшимся в Первом Завете. Как и тот запрет, этот следует 'претерпеть', а не заниматься 'воровским восхищением'.
'Небеззаконная', в то же время глубоко мистико-эзотерическая альтернатива половой магии вычерчена в анонимной русской 'Повести о некотором купце, како мертва тело у жидовина скупи и царство себе приобрете. Она приведена полностью в одном из томов 'Памятников литературы Древней Руси' (XVII век, чЛ) под ред. академика Д.СЛихачева, с.71-78). Повесть эта, являясь, по-видимому, в своем роде 'инициатическим текстом', имеет множество смыслов, в том числе и, как 'метаполитический' и и почти вся русская словесность, историософский, на что обратил внимание НиколайКозлов в своей работе 'Последний царь' (М.,1994). Нас здесь, однако, интересует лишь одна конкретная ее сторона, связанная с проблематикой книги Эволы и соответствующими тантрическими и даосскими текстами именно как образец онтологически православного видения антропокосмоса в перспективе пола.
Молодой купец, покинувший своего отца, сжалившись над непотребенным мертвецом, выкупает его на дабы отцовские деньги некоего иудея-ростовщика предать земле. Отметим, что в православной традиции 'купцом' именуется именно мистик ищущий стяжания Святого Духа. 'И тако познаеши незаходимый мрак, будеши великий купец',- говорится, в частности, в Каноне св.Андрея Критского. Сделав это, он вынужден удалиться в странствие в поисках средств, которые потом должен вернуть своему отцу. Он попадает на границу леса (ср. с началом 'Divina Comedia' Данте), где встречается ему человек вельми велик, в руках держит клещи железные'. 'Человек' этот проводит его через лес прямой дорогой, сопряженной с опасностями 'впасть в разбойницы' (аналогично как воздушным мытарствам, так и Элевзинским топям) в некое царство. Купцу выдвигаются два условия: тот во всем слушается своего провожатого, а провожатый не отступает от него ни на шаг. Царь отдает купцу в жены свою дочь что все предыдущие женихи погибали известно при этом совершается полное таинство бракосочетания (обряд которого начинается, как известно, словами Благословенно Царство'). После обряда слуга с клещами оказывается в спальне новобрачных, что вначале смущает невесту, но затем она принимает это как неизбежность. Оказывается, что во чреве у нее живет змещ который и убивал всех ранее сватавшихся к ней женихов. Совершенно очевидно, что речь идет о древнем змие, принимающем оккультно-эзотерический образ Кундалини. [619] Купец охвачен ужасом, но слуга расчленяет змия клещами и убивает его, после чего муж владеет своей женой 'по закону'. Узнав о том, что супруги живы, царь одаривает молодых, и они отправляются в путь. Однако по дороге происходит сцена, которую мы не будем излагать, но приведем здесь полностью:
'Потом приехаша к тому месту, где у него напелся, слуга же стал говорить: 'Господине, а теперя от тебя иду даси мне ряжено'. Купец же дади ему и разделиша возы пополам. Слуга же рече: 'Да не обидно ли мне будет? Ты владеешь царевною, а мне что?' Он же вопроси его: 'Да кака нам ея делити? Возьми ты все триста подвод, а ея не замай у меня!' Он же ему отвеща: 'Тебе обидно будет. Ты ея разруби пополам!' Купец же заплака: 'Возьми ея один к себе, а не замай ее'.Она же паде на землю, аки мертва. И выскочиша из нея, иза уст, змеиное гнездо, в нем же змеенков семьдесят, аки черви колышуща. Слуга же подняв ее и перекрести и даде ему живу: 'И поди ты живи с нею без опасения, а то бы она тебя съела от сих змеев. И возьми все подводы себе и мое наемное'. И рече: 'Знаеши ли ты меня?' Купец же рече: 'Воистину, не знаю'. Он же ему поведал: 'Аз есмь Ангел Божий. Послал меня Господь Бог к тебе, за добродетель твою царство даровати, что ты у жидовина мертвое тело скупил и похаронил, и за то тебе царство и богатство'. И пусти их, а сам невидим бысть'.
Заметим, что в слове 'похаронил' звучит имя перевозчика душ Харонаандрогно это к слову.
Таким образом, полностью совершить брачное единство можно только победив внутри жены 'древнего змия', что невозможно сделать без водительства Ангельских сил. Второй аспект - 'царство' приобретается только принесением жертвы - в данном случае жены, что в известном смысле повторяет жертвоприношения Авраама. Но в данном контексте 'царство' есть подлинное соединение любящих как по эту, так и по ту сторону бытия, единый ангельско-человеческий, духовно-физический эрос. Кстати, вполне возможно и 'алхимическое' толкование повести как стадий 'Великого Делания'. Так, стадия от выкупа трупа через прохождение сквозь лес есть и 'работа в черном', nigredo; стадия от венчания с царской дочерью до ее воскресения - 'работа в белом', albedo, обретение царства - 'работа в красном', rubedo. Эта 'Повесть' может вполне быть названной православным прочтением знаменитой 'Химической свадьбы'.
Нам осталось обрисовать те аспекты 'метафизики пола', которые связаны с глубинными сторонами того, что обычно именуют проблемой 'Восток-Запад', но на самом деле следовало бы именовать несколько иначе.
Архетипические стороны метафизики пола ('боги и богини') описаны Эволой достаточно подробно, и нет нужды повторять им сказанное. Не будет преувеличением сказать, что метафизика пола (и даже точнее, самого полового акта, как бы это кого-то ни шокировало) есть 'темный корень' любой цивилизации, и не случайно традиционные культуры всегда стремились регламентировать эту сторону жизни, рассматривая как 'извращение' то, что посягает на основы этой культуры и даже на ее 'государственно- политический менталитет'. [620] Культура есть культ, что было развернуто показано о.Павлом Флоренским, но, хотим мы того или нет, в любом культе, прямо или аскетически отсекаемо, присутствует пол.
Большой заслугой барона Ю.Эволы как ученого-исследователя (мы здесь не берем во внимание его собственную 'посвященность' или 'непосвященность', равно как и личные предпочтения) является характеристика западного сексуального поведения как стремления к завершению полового акта (изначально прокреационного, по мере вырождения - гедонистического) и, напротив, восточного - как стремления к его продлению и, в идеале, приостановлению. Вопрос о семяизвержении или же 'повороте его вспять' может показаться парадоксально-шокирующим, но связь его с динамическим стремлением к 'завершению' культуры Запада и статическим характером культуры Востока очевидна. Знаменитая католическая парадигма 'или полное воздержание, или секс в крайних случаях и только ради деторождения' была лишь фиксацией в этих условиях для Запада аутентичности соотношения эзотерического и экзотерического, необходимого для выживания этой цивилизации. Изобретение на Западе контрацепции действительно обрушило основы здания, возводимого Папами и Королями, и привело к коллапсу Запада, стало одним из важнейших факторов 'заката Европы', ее действительно 'динамического завершения'. В том числе и в этом контексте следует понимать знаменитую энциклику Папы Павла VI 'Vitae humanae'.
Попытки же перенесения на западную почву восточных практик, как это имело место в описанных Эволой эпизодах с А.Кроули и М.де Нагловска, в лучшем случае курьезны и напоминают сказанное по другому поводу В.Ходасевичем: 'Привил-таки классическую розу к советскому дичку'. Мы вслед за Эволой также не склонны преувеличивать 'сатанизм' данных персонажей: 'глубины сатанины', скорее всего, им были, слава Богу, неизвестны. На всем этом просто лежит печать всесме-шения, претензий профанической цивилизации на глубины, которых у нее нет и быть не может.
