Смертный, покорный богам, завсегда и богами внимаем». Тут, к рукояти серебряной крепкую руку притиснув, Меч свой великий в ножны он, покорствуя слову богини, Вдвинул. Она же на светлый Олимп улетела, в жилище Зевса-эгидодержавца, в собрание прочих бессмертных. Снова Пелид обратился с ругательной речью к Атриду. Так он ему говорил, преисполненный яростным гневом: «Пьяница, сердце оленье, собачьи глаза, никогда ты, В панцирь облекшися, воинства в бой не водил, ни однажды, С первыми вместе вождями в засаду засев, не решился Выждать врага — ты в сраженье лишь смерть неизбежную видел. Легче, конечно, бродя по широкому стану ахеян, Силой добычи у тех отымать, кто тебе прекословит; Царь-душегубец, ты, видно, не смелых людей повелитель; Иначе, думаю, ныне в последний бы раз так обидно Здесь говорил. Но послушай меня: я священным клянуся Этим жезлом, и столь верно, как то, что ни листьев, ни ветвей Он уж не пустит, покинув, отрубленный, гору, и вечно Зелен не будет — теперь от коры и листов он очищен Острою медью; его скиптроносцы, владыки ахеян, Правды блюстители, держат в руках, на земле сохраняя Зевсов порядок. И ныне моей он великою клятвой Будет. Наступит пора; Ахиллеса ахеяне станут Все призывать. И не будешь ты им, сколь ни сетуй, защитой Против людей истребителя Гектора, их беспощадно В бое толпами губящего; сердце свое лишь измучишь, Поздно раскаясь, что лучшего между ахеян обидел». Так он сказал и, свой жезл, золотыми гвоздями обитый, Бросив на землю, нахмуренный сел. Агамемнон Гневно словами его оскорблять продолжал. Тут поднялся Звонкоголосный, приветноречивый витязь пилийский Нестор, которого речи лилися как мед благовонный С сладостных уст; два колена людей говорящих, с ним вместе Жившие, кончили жизнь и исчезли; во граде священном Пилосе царствовал он уж над третьим людей поколеньем. Мыслей благих преисполненный, так он сказал пред собраньем: «Горе нам! злая печаль всю Ахейскую землю обымет, Будут Приам, и Приамовы все сыновья, и трояне В сердце своем ликовать несказанно, когда к ним достигнет Слух о раздоре, смутившем вождей знаменитейших наших, Первых меж нами и мудрым советом и мужеством в битве. Дайте, о дайте мне вас образумить! меня вы моложе Оба; и с лучшими, нежели вы, современно на свете Жил, и знавался, и не был от них за ничто принимаем. Я уж не вижу теперь, не увижу и после, подобных Славным любимцам богов Пирифою, Дриасу, Кенею, Или Эксадию, или владыке людей Полифему, Или Тезею, Эгееву богоподобному сыну: Силою с ними, конечно, никто на земле не равнялся; Сами сильнейшие, в бой и сильнейших они вызывали; Страшных кентавров они на горах истребили. В то время Я их товарищем был, к ним пришед из далекого града Пилоса, призванный ими самими, и подвигов много, Ратуя вместе, тогда мы свершили; никто б из живущих Ныне людей земнородных не в силах был с ними бороться. Но и они мой ценили совет, моему покорялись Слову. И вы покоритесь ему. Нам покорность полезна. Пленницы ты у него не бери, Агамемнон, — ты властен Взять, но ее получил он от рати ахейской в почетный Дар; а тебе, благородный Пелид, неприлично так спорить Дерзко с царем — ни один на земле из царей скиптроносных, Зевсом прославленных, не был подобною честью украшен. Если, рожденный богиней, ты в дар получил при рожденье Более мужества, выше он властью, он царь над царями. Ты же, Атрид, успокойся и к просьбе моей благосклонно Слух преклони, не враждуй с Ахиллесом: ахеянам твердой Он обороною служит в пылу истребительной брани». Нестору так, возражая, ответствовал царь Агамемнон: «Старец! ты правду сказал, и разумен совет твой; но этот Гордый всегда перед всеми себя одного выставляет, Всеми господствует, всем управляет как царь самовластный, Хочет для всех быть законом, который никем здесь не признан. Если искусно владеть он копьем научён от бессмертных, Вправе ль за то раздражать здесь людей оскорбительным словом?» Речь перебивши его, отвечал Ахиллес богоравный: «Жалким, достойным презрения трусом пусть буду я признан, Если во всем, что замыслишь ты, буду тебе покоряться. Властвуй другими и все им предписывай, я же Власти твоей признавать не хочу и тебе не поддамся. Слушай, однако, и в сердце свое запиши, что услышишь. Против тебя и других за невольницу рук подымать я Вовсе не думаю: данное вами возьмите обратно; Но до того, что мое на моих кораблях крепкозданных, Я ни тебе, ни твоим не дозволю дотронуться. Если ж Хочешь, отведай — тогда все ахейцы увидят, как черной Кровью твоею мое боевое копье обольется».
