полезное сделала…
— Время вечно, Светлячок, только мы проходим, — туманно отозвался Зелгарис. — Но здесь это ардали. Доли ардалей. Почти ничто. Мы — мыслестранники, мы в мгновения между ударами сердца проскальзываем, хоть сотню жизней в Сумерках прожить можем и вернуться в тот же миг, в который уходили. Ты, правда, так пока не умеешь, да тебе и не надо. А что до петли… час галактический стандартный, он в галактике каждой свой, и созданья есть, что не мгновениями жизнь свою меряют, отнюдь… — по 'лицу' ментата пробежала рябь: видимо, он пытался подмигнуть.
Девушка захотелось сломать ему нос, но она сдержалась. Кроме того, она не была уверена, есть ли нос у этого существа.
— Значит, время есть? — деловито осведомилась она, накручивая кончик косы на палец. — Тем лучше. У меня ещё чертова дюжина дел, а на носу встреча с психопатом, который может помочь, а может и нет, если его неправильно попросить — и кто-нибудь вообще знает, как правильно просить психопата? — и который, что гораздо неприятнее, вполне может меня убить, если ему что-то в голову взбредет. Эх, надо было не корчить из себя Василису Премудрую, а слушать Альда, сидеть смирно в том мрачном зальчике под надежной охраной и ждать, но что уж теперь… Так что всё-таки до свиданья.
Она подняла голову вверх, здраво рассудив, что если где и есть выход, так только там. Внимательно оглядела звездные россыпи, ища хотя бы намек на выход, но в Сумерках были не предусмотрены светящиеся таблички с надписью 'Выход' и указующими стрелками.
Впрочем, никто не мешал ей нарисовать свою собственную.
Повинуясь мысленной команде, алый сияющий шарик слетел с её ладони и стремительно взмыл вверх. Он летал кругами, выискивая то, что требовалось его хозяйке, и, наконец, замер на месте, вытягиваясь в стрелку. Она указывала точно на мутноватое белёсое пятно, которое девушка прежде не замечала за мерцанием огоньков душ. Сердечник встала на цыпочки, сильно оттолкнулась от того, на чём стояла — на чем бы она ни стояла — и…
Её запястье обхватила теплая, твёрдая ладонь. За пеленой света она не могла разглядеть лица Зелгариса, но печальный, чуть укоризненный взгляд ментата ощутила вполне отчетливо.
— То, что ты делаешь, называется эмоциональный шантаж, ты знаешь?
— Да мне чихать…
Кокон, обволакивающий Зелгариса, переливался всеми оттенками желтого и колебался, как море в бурную погоду: ментат был недоволен. Сердечник невинно улыбнулась и попыталась освободить руку, но это было все равно, что пытаться сдвинуть с места трехтонный грузовик. Она нахмурилась и, представив себе тонкую, острую иглу, метнула её в Зелгариса.
— Ох! Хорошо, я понял, — он разжал пальцы и потер левое плечо — как раз туда клюнула его игла. — Быть может, права она, и действительно я заигрался… Очень мало людей делать добро в состоянии, но зло творить все умеют. Даже лучшие из нас. — Пульсирующий желтый свет сменился прежней, яркой белизной, и в голосе ментата ощутимо прибавилось серьезности. — Ради общего блага я поступаю так, как поступаю… и есть у меня ученик, на котором благо это держится. Я люблю его как сына, и сейчас ему нужна помощь. И не в великодушии дело, а в выживании. Помочь ему я хочу… но не могу. Но ты можешь. Дважды ты уже вмешалась, сделать снова это не откажешься?
— Ой, — только и смогла ответить Сердечник. Она не умела щелкать логические задачи, как орешки, и быстрой реакцией похвастаться не могла, но проследить связь между 'дважды уже вмешалась', парнем с башни и учеником Зелгариса было не под силу разве что еловому пеньку в парке.
— Так это и был… ваш ученик? А как его зовут? Где его найти?! А он… — она крепко стиснула в кулаке косу, — вы не знаете, он… действительно… я, конечно, не настаиваю, но… он действительно имел в виду то… ну, то самое… И подождите, как это дважды?!
— Да, он это. Не могу сказать. Узнаешь скоро, — по порядку ответил Зелгарис, и девушка всей кожей почувствовала его улыбку. 'Вот ведь старый манипулятор! — с невольным восхищением подумала она, борясь с желанием предложить ему лимонную дольку или, на худой конец, засахаренную вишню. — Да, тебя он любит. Ты постоянно в его мыслях, к тебе его тянет, за тобой нырнул в Сумерки так глубоко, что едва не погиб — но его ты вытолкнула. А в том, что не узнала, твоей вины нет ('Верно, это все вы и ваша чертова петля, из-за которой у меня вместо памяти фруктовый компот! — язвительно подсказала девушка). Он тебя тоже не узнал, хоть и понял, что раньше встречал. Он, мой ученик… не скажу, что лёгкий он человек, но ради тебя кем угодно станет. Ради тебя он солжет, предаст и убьет. И не будь рядом старого вредного манипулятора, ещё долго бы ты его не встретила. Разве это не стоит благодарности небольшой? Если сейчас отвернёшься ты, если уйдешь, всю жизнь страдать он будет, потому что не найдет такой, как ты… Ардражди упрямы слишком, чтобы просто забыть.
Два десятка воплощений — да, это она помнила.
— Вы отвратительный человек, Зелгарис, — прошептала Сердечник, понимая, что никуда не уйдет и сделает все, о чем её попросят. Впрочем, мысль о том, что ему тоже пришлось немного сдать позиции, несколько грела её сердце.
— Знаю, — просто откликнулся ментат.
— Ох, чтоб вас прихлопнуло! — она дернула себя за косу и сердито скрестила руки на груди. — Что вы от меня хотите?
— Ничего, что бы сама ты сделать ни собиралась, — быстро проговорил Зелгарис. — Иди, куда шла, друзьям разбираться с мелкими бедами позволь, долгоиграющих планов не стой, смотри на то, что в руки плывёт. Всегда так я делаю. Помощи не стыдись: если ты хром, то сам взойти на башню не в силах, но вполне возможно это с другими.
Девушка скривилась: от обилия вековой мудрости её уже начинало подташнивать. 'Значит, в прошлой жизни убеждал каждого встречного, что его отец был хомяком?… — её передёрнуло. — А что, этот мог…
— Доверять своим… зачарованным ты можешь, — в голосе ментата проскользнул смех. — Длань Рении десятью годами каторги карается не просто так. Твои ардражди жизни не пожалеют, только бы тебе услужить.
Сердечник так и вскинулась. Обволакивающее её сияние потемнело, и на нём явственно проступили изломы холодных синих молний. Зелгарис чуть отодвинулся и медленно поднял руки, словно боялся, что она сбежит, если он будет двигаться слишком быстро.
— Заррраза! Да что вы все заладили! — яростно зашипела девушка, теряя над собой контроль. Молнии налились мертвенным светом, ближайшие светляки в испуге сжались и метнулись прочь. — Жизнь отдать, жизнь положить, пасть в бою — высочайшая честь!.. Я себя уже паучихой мордорской чувствую! Где мои сладенькие, пушистенькие хоббитцы?!
Зелгарис по-птичьи склонил голову набок.
— Страшно тебе?
Да, ей было страшно. Она знала, что это нормально, что не боятся только дураки и глупцы, что настоящая отвага в том, чтобы запихнуть страх в лифчик, сжать зубы и идти вперед — пусть и на подгибающихся ногах — но ей
— Вот черт! Черт, черт, черт!!!
Между кулаками проскочила яркая синяя вспышка, и молнии бешено заплясали вокруг девушки, грозя испепелить любого, у кого хватить глупости подойти.
— Время как река течет, но вера неуничтожима… — вполголоса проговорил Зелгарис, ничуть не удивленный её вспышкой. Крохотная иссиня-чёрная молния метнулась к нему, и он, не глядя, поймал её, как обычный дротик, и затушил в ладони. — Немного хорошего настроения не помешало бы тебе, но пси-эм из меня, как из дерьма табуретка. Впрочем, если позволишь в себя заглянуть… трюк есть один, которому учил меня мой старый мастер. Пустишь? Я покажу, как надо.
Молнии померкли, а потом и вовсе исчезли, буро-черная вуаль сменилась ровным прозрачным сиянием, и девушка, слегка поколебавшись, протянула Зелгарису руку.
— Не лезьте глубоко, — предупредила она.
— Даже не собирался! — Зелгарис постарался принять оскорбленную позу. — Я помню, как деликатно ты незваных гостей… эхм… выпроваживаешь.
