зуб ногой?'
— Куда теперь? — страдальческим голосом спросил Идио, прерывая занудные нравоучения моего alter ego (утрись, я помню латынь!).
— Держи курс на холмики, — напомнила я, пытаясь очистить ботинки от болотной грязи и с сожалением убеждаясь, что она по всем свойствам идентична клею 'Жидкие гвозди'. — Думаю, через полчаса… — Справа что-то зашуршало. — Что такое?
— Змеи, наверное, — равнодушно обронил проводник, раздвигая палкой траву. — Не бойтесь, они вас не тронут, если их не задевать…
— Ты что несёшь, идиот? — сдавленным шепотом спросил Саня. — Прошлого раза мало?!
Я удивлённо обернулся. Отважная дри… ведьмачка стояла очень прямо, опустив руки и совершенно безумным взглядом обводя заросли высокой травы, и я с некоторым опозданием сообразил, что в тот раз, похоже, дело было вовсе не в количестве, а в самих мерзких извивающихся гадах…
Но слово не горобец, порхнёт — не словишь.
— Ну что же ты? — стараясь говорить спокойно и уверенно, позвал я. — Идём! А то до вечера никуда не доберёмся.
— Я никуда не пойду.
— Да что тут бояться-то? — удивился я. — Ты же ведьмачка, змеиные яды на тебя не действуют! Куснут разок, подумаешь…
Тирон застонал.
— Я сказала. Я. Никуда. Не пойду, — раздельно произнесла я. — Я просто не могу. Спасибо, но нет. Может, в другой раз и в другой жизни… но не сегодня.
— Хорошо, как хочешь, — поразительно легко согласился Саша. — Идио, дай мне, пожалуйста, свою палочку.
— Зачем тебе па… — Мне показалось, что в голове взорвалось солнце. Земля с небом попытались поменяться местами, и я потеряла своё бесценное, замутненное сознание.
— Вот так. И можешь не благодарить, сестрёнка, — заключил Тирон, опуская палку.
— Вы, правда, думаете, что она будет вам благодарна? — с сомнением произнес я.
— Нет. Скорее попытается прекратить мои жизненные функции путем сжатия шеи*.
*Малоизвестная человеческая пытка 'Обними меня покрепче' (комм. автора — но при чём тогда шея?)
Сознание возвращалось медленно, рваными лоскутьями, и первое, что я ощутила, вынырнув из беспамятства, это мягкое покачивание, какое бывает, когда кто-то несет тебя на руках. Потом к покачиванию прибавилось ощущение жесткой подушки под левым ухом, и я поняла, что меня действительно кто-то несёт на руках, и что этот «кто-то» — Идио. У Сани для такого подвига силёнок бы не хватило.
Зато бить сестру по голове у него получалось замечательно.
'Ох, что я с тобой сделаю, брат! — мстительно подумала я. — Точнее сказать, что я с тобой не сделаю! Да чтоб тебя мантикора сожрала! Чтоб тебя дракон спалил, потоптав для начала! Чтоб тебя… Но удар был хороший. Сильный'.
Голова гудела так, словно в ней с топотом носилось стадо бешеных носорогов, а на веках, кажется, лежали килограммовые гири. Я ещё раз помянула братика недобрым словом и, решив временно побыть самой тяжелобольной в мире, стала прислушиваться к своим ощущениям.
Ощущений было много. Солнечные лучи, скользящие по лицу. Шелест травы под чьими-то ногами. Жужжанье пчёл. Стрекот кузнечиков. Отдалённый плеск воды. И голоса.
— Ещё не пришла в себя? — это Саша. Голос звучит виновато. Так тебе.
Вздох.
— Нет, — это Идио. Милый мальчик. И несет меня бережно, как хрустальную вазу. — Вы слишком сильно ударили её по голове.
— Да… Ну ничего, у неё котелок крепкий, и не такое выдерживал. Тебе не тяжело?
Сань, с какой, интересно, стати ему должно быть тяжело? Он же сильный, как твой тёзка Карелин, троих таких как я поднимет и на край света отнесёт! Ты все-таки удручающе ненаблюдателен, братик.
Тяжелый вздох.
— Что вы, она легкая, как перышко. Одно слово, — очень тяжелый вздох, — дриада.
— Мой Гамлет, прочь отбрось ночную тьму и посмотри на Данию с любовью.
— Вы это о чём?
— О том же, о чём и ты.
— А я о чём?
— Вот и я об этом. Что случилось-то, а? Мы тебя обидели? Ты будто на эшафот топаешь.
— Вам кажется. Я в полном… — пауза, — порядке.
— Ну-ну… Ой. — Удивлённо. — Эй, смотри! — Восторженно. — Нет, ты смотри!
— Я и смотрю. — Уныло.
— Она была права! Там деревня!..
— Невероятно. Саша признал, что я права, — проворчала я вполголоса, титаническим усилием разлепила глаза и испытала небольшой шок при виде искренней тревоги и глубочайшего раскаяния на Сашином лице. — Спасибо, Идио, можешь отпускать.
— Уверена? — с сомнением спросил он. — А голова не болит?
— Хоть сейчас на неё встану, — заверила я. — Отпусти. Только не бросай.
Он осторожно поставил меня на ноги и я, придерживаясь за его плечо, развернулась к брату. Медленно, потому что у меня все еще было ощущение, что если двигаться резко, то голова свалится с плеч.
— Ну, Саша…
— Что? Что Саша? — вдруг взъерепенился он. — Разве это Саша заявил, что с места не сдвинется? Саша чуть не учинил постыдную истерику? Или это Саша…
— Спасибо.
— Я… э-э-э… — растерялся он.
— Но при всём моём расположении… Не смей бить меня по голове, червяк! Пальцы переломаю! И кстати, — я с усилием сфокусировала взгляд и дала ему щелбан, — ты проиграл. Деревня! — я, не глядя, ткнула пальцем.
— Не припомню, чтобы мы спорили, — проворчал он, потирая лоб. — И она в другой стороне, кстати.
— О! — я оглянулась.
Вокруг раскинулся огромный луг, поросший ромашкой, клевером и желтыми цветочками, названия которых я не знала. Кое-где из цветущего разнотравья выглядывали маленькие холмики и торчали каменные плиты, испещренные непонятными надписями, между ними вилась узенькая, но вполне различимая тропинка, а за лугом, на пригорке над озером, стояла та самая деревушка с не слишком благозвучным для моего слуха названием — Гадюкино.
— Ян, ты точно в порядке? Не тошнит? В глазах не двоится? В ушах не звенит? — с подозрением уточнил брат. Меня всё ещё пошатывало, но головная боль схлынула, и, запинав мысль о мести как недостойную, я пожала плечами. — Да? Чудно.
Он сунул мне мешок, схватил за руку и энергично потащил вперёд.
— Сашка, совсем что ли?!
— Окончательно и бесповоротно, — подтвердил он, волоча меня за собой. — Хочу к людям, хочу в баню, хочу суп, кашу, а к ним много-много хлеба. И пива.
— Да вы, гражданин, алкоголик! — возмутилась я, хотя с пунктами со второго по пятый была полностью согласна. — И к тому же забыли, что у нас ни копейки.
